Когда я вернулся в Колинду, было без четверти десять. В квартале от отеля я нашел место для парковки.
Пройдясь по улице, дошел до отеля. Войдя, кивнул ночному портье.
— Вы — мистер Лэм? — спросил он.
— Совершенно верно.
— Вам пару раз звонили. Я положил записку с сообщением в вашу ячейку с ключами. Желаете взять?
— Конечно.
Портье отдал мне два сообщения. Одно было получено в восемь часов, в нем говорилось:
«Мистер Лэм, позвоните мне, пожалуйста, как только придете. Картер Дж. Холгейт».
Другое, с пометкой «9.30», было следующего содержания:
«Когда бы вы ни пришли, совершенно необходимо встретиться. Буду ждать в офисе. Очень важно. Мой номер: Колинда 6—3292. Обязательно позвоните. Холгейт».
Портье сказал:
— Он был очень обеспокоен, мистер Лэм. Я обещал, что обязательно вам передам. Последний раз он позвонил всего несколько минут назад.
— Как вы меня узнали? — спросил я.
— Мне описал вас дневной портье. Он говорил, что вы очень просили сразу же передавать адресованные вам сообщения.
— О'кей, спасибо, — поблагодарил я.
Поднявшись к себе, я набрал оставленный Холгейтом номер. Телефон не отвечал. Я позвонил Дорис Эшли.
Телефон молчал. Спустившись в холл, я сказал портье:
— Пожалуй, схожу выпить чашечку кофе. Если будут звонить еще, ответьте, что буду… скажем, через полчаса.
Я дошел до машины и поехал в Бризмор-Террас. Через восемь минут был уже там. В правом крыле, где располагался кабинет Криса Мэкстона, было темно. В приемной и в левом крыле, где был кабинет Холгейта, горел свет. Я припарковал машину, поднялся по ступенькам, вошел в приемную и позвал:
— Эй! Есть здесь кто-нибудь?
Мертвая тишина. И в этой тишине было что-то зловещее. В помещении со всеми стандартными атрибутами современного бизнеса — письменными столами, электрическими пишущими машинками, флюоресцентными лампами под потолком, металлическими картотечными шкафами — было непривычно тихо и безлюдно. На всех машинках — пластиковые чехлы, за исключением одной — расчехленной и с горящей сигнальной лампочкой.
Я прошел в отгороженный конец приемной и осмотрел машинку. Электрический мотор тихо гудел. Пощупал рукой — машинка теплая, значит, включена уже какое-то время.
Подойдя к двери кабинета Холгейта, я постучал.
Никакого ответа.
Подождал, открыл дверь.
Внутри — полный разгром. На полу валялся разбитый вдребезги стул, изготовленный из папье-маше макет сброшен со стола, красивые домики разбросаны по всей комнате, некоторые поломаны, их, видимо, растоптали ногами. Выходящее на улицу окно распахнуто, портьеры шевелил легкий ночной ветерок.
