Коридор был, наоборот, просторным: больше, чем ее, вместе взятые, спальня и гостиная, она же столовая. Вдоль тусклых стен тянулись массивные трубы, которые угрожающе вибрировали, в них булькала вода, когда зимой включали центральное отопление. Эти звуки разносились по всему дому, как эхо шумно включающегося и выключающегося с нерегулярными интервалами бойлера. Фрэнни была убеждена, что однажды все это взорвется и дом взлетит на воздух.
Она села в ванне и начала намыливать грудь. Звонок вывел ее из состояния задумчивости. Она вскочила, расплескав воду на пол и выпустив из рук мыло, которое нырнуло в воду.
Она инстинктивно почувствовала, что это он, и, выбираясь из ванны, старалась представить себе его лицо, но все, что ей удалось вспомнить, – это маленький мальчик с рыжими волосами и веснушками, показывающий пальцем на контрабас. Она видела перед собой помятый полотняный костюм мужчины, но его лицо куда-то ускользало.
Вода ручьями стекала с нее. Пальцы скользили по дверной ручке, и ей пришлось обернуть их полотенцем, чтобы открыть дверь. Распахнув ее, она устремилась через коридор и гостиную с зеленым ковром на полу к коричневому телефону, стоявшему на дешевом, хлипком столике, купленном на ее собственные деньги. Мокрые волосы в беспорядке падали на лицо и шею.
– Алло, – произнесла Фрэнни, стараясь говорить бесстрастно, но прозвучало это скорее как сдавленный писк.
– Это… э-э… Франческа Монсанто?
Она сразу же узнала этот голос. Сначала колебание, потом спокойная уверенность, даже властность.
– Да, слушаю вас, – сказала она.
Голос мужчины прояснил ее память, и она отчетливо представила себе его.
– Это ваш носильщик.
Эти слова на мгновение вызвали у нее недоумение, затем, поняв, она рассмеялась.
– А, да, здравствуйте. Вы получили мое письмо? – спросила она, тут же осознав бессмысленность своего вопроса.
– Сегодня утром.
Вода текла по щеке. Молчание затягивалось.
– Я отправила его в пятницу.
– А как… э-э… как прошел концерт? – спросил он.
– Концерт? – переспросила Фрэнни недоуменно.
– В Йорке…
– Концерт?.. А-а! – У нее вырвался нервный смешок, прозвучавший как будто она подавилась рыбной костью. – Это был не мой контрабас. Я везла его подруге в Йорк. Его ремонтировали в Лондоне.
– А-а, понятно. А я… я думал, что вы музыкантша.
– О нет, я ужасно немузыкальна.
Снова наступила неловкая пауза.
– Да, прошу прощения, я не представился – Оливер Халкин.
– Очень приятно, – произнесла она, чувствуя всю неуместную официальность своих слов.
