Милисент Спрот подхватила:
– Я сегодня ходила с маленькой на пляж. Она хотела побегать ножками по воде, но я все-таки решила, что слишком холодно. Мы стали с ней строить песочный замок, и представляете, прибежала какая-то собака, утащила мое вязание и распустила чуть не полработы. Такая досада. Я с большим трудом подобрала петли. Я никудышная вязальщица.
– А вы, миссис Бленкенсоп, очень подвинулись со своим подшлемником, – вдруг сказала миссис О'Рурк, обернувшись к Таппенс. – Вы, оказывается, быстро вяжете. А мисс Минтон вроде говорила, что вы будто бы только начинающая.
Таппенс покраснела – ну и зоркий же глаз у этой миссис О'Рурк! – и с досадой пояснила:
– Я на самом деле давно вяжу. Я мисс Минтон так и сказала. Но она обожает учить других.
Все присутствующие рассмеялись в знак согласия. А еще через несколько минут явились остальные и прозвучал гонг к ужину.
За ужином зашел разговор на самую животрепещущую тему дня: о шпионах. Были в который уже раз пересказаны известные страшные истории – про монахиню, протянувшую из-под рясы мускулистую мужскую руку; про пастора-парашютиста, который неудачно приземлился и выругался слишком уж крепко для святого отца; про кухарку-австриячку, у которой в комнате оказался спрятанный в печную трубу радиопередатчик, и тому подобные происшествия, случившиеся или едва не случившиеся с родной теткой или двоюродной кузиной кого-то из присутствующих. Отсюда естественно перешли на пятую колонну. Ругали английских фашистов, коммунистов, пацифистов и непротивленцев. Словом, обычная застольная беседа, какие можно было услышать всякий день. Однако Таппенс внимательно следила за лицами и тоном говорящих – не мелькнет ли какой-то особенный взгляд, не проскользнет ли разоблачительное слово. Но ничего примечательного она не заметила. Одна только Шейла Перенья не принимала участия в разговоре, но, может быть, у нее такой замкнутый характер? Она сидела за столом с мрачным, воинственным выражением на смуглом лице и молчала.
Карла фон Дейнима сегодня за ужином не было, так что языки постепенно развязались. И под конец Шейла все-таки произнесла одну реплику. Это было после того, как миссис Спрот сказала своим пронзительным писклявым голосом:
– По-моему, немцы в ту войну допустили большую ошибку, что расстреляли сестру Кэвелл[33]. Это всех против них настроило.
И тогда Шейла, вскинув черноволосую голову, спросила:
– Почему бы им было ее не расстрелять? Она ведь была шпионка, разве нет?
