Часто лицо спящего раскрывает его душу. Но лицо Жан-Ноэля ни о чем не говорило, на нем лишь лежала печать красоты бездушной и никому не нужной. И Пимроуз почувствовал себя пленником, рабом этого холодного, не согретого душевным огнем прекрасного лица.
С сильно бьющимся сердцем он наклонился и прикоснулся губами к золотым волосам спящего.
Жан-Ноэль повел себя так, как ведут себя дети, которым не хочется просыпаться. У него чуть приметно дрогнули ресницы, и он с неясным бормотанием повернулся на бок.
Бэзил отпрянул, потушил лампу, помедлил еще мгновение, потом сбросил халат и прилег на край постели.
Казалось, Жан-Ноэль по-прежнему спит; но теперь он уже притворялся. Ритм его дыхания изменился, он дышал не так ровно и глубоко, как раньше. И Пимроуз отчетливо слышал, как колотится сердце юноши.
Однако молодой человек не вздрогнул от ужаса, которого так страшился Пимроуз.
Бэзил провел пальцами по этому покорному и неподвижному телу, в котором он не ощущал ни желания, ни отвращения, а лишь одно только решение – молчать и подчиняться.
«Я научу его всем радостям любви», – подумал он.
Англичанина глубоко взволновал тот факт, что Жан-Ноэль не отверг его. «В моем возрасте… в моем возрасте… я еще не кажусь отталкивающим столь юному существу…» Наконец сбылось то, чего он ждал, к чему стремился, чего так неистово жаждал, из-за чего терзался все это время после памятного бала у Инесс. «Сколько потеряно дней! До чего же я был глуп. Быть может, в первый же вечер в “Аббатстве”… Но нет, я ни о чем не жалею. Все было так чудесно… Возможно, это самая прекрасная любовь в моей жизни…»
И тут Пимроуз обнаружил, что не может воспользоваться покорностью Жан-Ноэля.
Сначала он решил, что все дело в минутной слабости, вызванной чрезмерным волнением, и постарался успокоиться. Но минуты бежали, а ничего не менялось. «Что должен подумать этот мальчик, что он думает? – вопрошал себя Пимроуз со все возраставшей тревогой и стыдом. – Он мне нравится, нравится так, как нравились лишь немногие. В чем же дело?.. Неужели я так стар, что не способен воплотить в жизнь свое желание?..»
Тщетно он призывал на помощь давние воспоминания, полузабытые образы. «Неужели я нуждаюсь в этом? Рядом с ним? А он? Он… который совершает это впервые и, быть может, согласился лишь потому, что не хотел огорчить меня… Кто знает, не отвратит ли это его навсегда? Быть может, сегодняшним вечером я испорчу ему всю жизнь… То, что со мной происходит, – ужасно, просто ужасно». Он произвел подсчеты. Несколько месяцев прошло с «последнего раза», хотя он тогда еще не знал, разумеется, что то был последний раз. В жизни Пимроуза нередко бывали долгие периоды воздержания, он никогда из-за этого не страдал и не тревожился. Но теперь рядом с ним находился этот юноша, и ночные часы бежали…
