Четверо ряженых уселись за стол. И оттого, что они каждый вечер обедали вместе, а также оттого, что развлечения этого дня были исчерпаны, все погрузились вдруг в сумрачное молчание; свечи бросали неяркий свет на постные лица, на эгреты, ленты, жемчуга и румяна.
Никто не находил темы для разговора. И в комнате воцарилась гнетущая тишина, слышно было только, как позвякивали вилки и ножи, ударяясь о дорогие фарфоровые тарелки.
Внезапно все посмотрели на Пимроуза. Парик гейши сполз у него на сторону. Голова запрокинулась, подбородок торчал вверх, затылок ушел в подушки. На лоб уселась муха, но больной как будто ее не замечал.
Обедающие разом положили вилки и с тревогой переглянулись. Особенно испугала их муха, маленькая черная муха, которая спокойно ползала по лбу Пимроуза.
– Бэзил, тебе плохо? – едва слышно спросил Максим де Байос.
Пимроуз пробормотал что-то неразборчивое, но не пошевелился и не прогнал муху.
– Может быть, послать за доктором? – предложил Жан-Ноэль.
Через несколько минут прибыл вызванный по телефону врач. Он с удивлением оглядел маскарадные костюмы присутствующих.
– Мы придумали это, чтобы развлечь его, – почувствовав себя неловко, пояснил Максим, наряженный как «супруга магараджи».
– Будьте любезны оставить меня наедине с больным и зажгите электричество, – сказал врач.
Осмотр занял не много времени. Муха снова уселась на лоб Пимроуза. Врач с тревогой отметил, что на ногах больного появились небольшие красные пятна.
В соседней комнате молча сидели четыре человека в маскарадных костюмах. «Придворная дама времен Генриха III» нервно шагала из угла в угол, «эстрадная певица» нетерпеливо поглаживала перчатки.
– Что с ним? – спросила «придворная дама», когда врач показался на пороге.
– Обыкновенная желтуха превратилась в злокачественную, – ответил тот.
– Не может быть! – воскликнул Максим. – Ведь он же посветлел.
– Это как раз и есть один из симптомов.
– Боже мой, но что делать?
– Мне думается, следует пригласить специалиста и устроить консилиум. Я знаю превосходного медика, он живет в Милане.
– А нельзя найти кого-нибудь поближе? – осведомился Жан-Ноэль.
– Нет, мадемуазель, простите, месье.
– В таком случае вызовите его немедленно! Пусть он тотчас сядет в поезд, в автомобиль, если возможно, в самолет… – сказал Бен.
Когда на следующий день под вечер из Милана прибыл профессор Варайо, дом уже был в трауре: лорд Пимроуз скончался.
– Как подумаю, – стонал Максим, – как подумаю, что уже никогда в жизни я больше не скажу ему: «Взгляни, Бэзил, до чего красиво», как подумаю, что отныне мне без него придется слушать музыку, которую мы оба так любили… Отныне все – и книги, и картины, и природа – все потеряет для меня цену. Не знаю, Бен, не знаю, как я перенесу эту утрату, как буду жить в мире, где не будет Бэзила! Я не в силах привыкнуть к мысли о его смерти, не в силах примириться с ней. Мне все кажется, что он сейчас поднимется с этого отвратительного ложа, войдет сюда, сядет рядом… будет среди нас. Бен, Бен, ты помнишь, как он страдал из-за нас, бедняга?!
