– Ничего случайного не бывает, – возразил Давид, – помнишь, как было написано у Булгакова? Ты тогда попросила меня достать для тебя эту книгу, и я достал ее через знакомых ребят. Даже не книгу, а журнал, где был напечатан роман. Честно говоря, он мне не очень понравился. Я не любил мистику. Но одну фразу насчет упавшего кирпича запомнил. Кирпич просто так на голову не падает, сказал Воланд.
– И ты думаешь, что твою аварию подстроили? Или это была не случайность?
– Я тебе расскажу как было, – сказал Чхеидзе. – И он вкратце рассказал, что с ним произощло, закончив монолог словами: – Так что жить мне осталось два дня. А потом меня убьют.
– Кто убьет? Почему?
– Этого я не знаю. Но цыганка сказала, что убьют. И теперь я начинаю думать, как мне быть, – он взял бутылку и налил себе почти половину стакана. Затем залпом выпил виски, даже не поморщившись.
– Не нужно столько пить, – попросила Ирина, – и ты ничего не хочешь предпринять? Будешь сидеть и ждать, пока тебя убьют? А может, она ошиблась или ты ее не так понял?
– Рядом со мной стояли несколько человек. И они все слышали, что именно говорила цыганка.
– Тогда уезжай, – предложила Ирина.
– Не могу. Звонили из прокуратуры и просили меня задержаться в Москве, хотя бы на два дня. Пока не проведут вскрытие тела погибшего. Как будто они не знают, что именно произошло. У них сотни свидетелей. На глазах у всей улицы, этот грузовик врезался в нашу машину. Но им важно, чтобы я тоже оставался в Москве.
– Ты проверился в больнице? У тебя нет внутренних разрывов, каких-нибудь кровоподтеков?
– Есть, – мрачно сообщил Давид, – и на руке, и на ноге. Я стараюсь об этом не думать. Но ничего серьезного нет. Ребра целы, руки-ноги тоже. Голова не пострадала.
– Тогда тебе действительно повезло, – она подняла свой стакан, в котором было немного виски, перемешанного с уже растаявшими кусочками льда.
– За тебя, – сказала она, – за твое сегодняшнее второе рождение.
– Спасибо, – он плеснул себе еще немного виски, и они чокнулись, перед тем как выпить. На этот раз он только пригубил напиток.
– Ты очень красивая женщина, – задумчиво произнес Давид Георгиевич, – иногда я жалел, что все так глупо получилось. Ты помнишь наш последний разговор у вас дома? Ты пыталась мне что-то сказать, объяснить, а я ничего не понял. И ушел, так ничего и не попытавшись понять. Потом долго ругал себя за свое глупое поведение. Но было уже поздно. Я должен был лететь в Новосибирск.
