— Да ведь она прелестна, — думал Бондарев, оглядывая ее. — Хорошо бы увезти ее в Питер… Фурор бы…
Пили много, но никто, кроме хилого маленького Стамякина, не пьянел. Инспектор Хромов, сидевший сбоку Бондарева, бросал на него восторженные взгляды и все подстерегал удобный случай, чтобы вступить в разговор. Подстерег. И спросил робко, тронув литератора за рукав:
— Как вам приходят в голову разные темы? Я бы думал, думал и целый век ничего не придумал!
— Профессиональная привычка, — благодушно ответил Бондарев. — Мы уже совершенно бессознательно всасываем все, что происходит вокруг нас, — впечатления, наблюдения, факты, — потом перерабатываем их, претворяем и отливаем в стройные художественные формы.
— Да… претворяем… в формы, — засмеялся инспектор. — В хорошую бы форму я бы претворил что-нибудь. Из всех редакций помелом бы выгнали.
Наливая своей соседке вино, Бондарев наклонился немного и шепнул одними губами, как шелест ветерка:
— Ми-ла-я…
Красивая Стамякина закрыла густыми ресницами глаза.
— Кто?
— Вы.
— Смотрите, — улыбнулась тихо и ласково Стамякина, — вы играете я огнем. Я опасна.
— Пусть. Я с детства любил пожары.
— А как вам платят за принятые сочинения в редакциях? — любовно смотря на Бондарева, спросил инспектор. — Авансом или после?
— Большей частью авансом, — улыбнулся Бондарев. — Мы стремимся вперед и спешим жить.
— По-моему, — заявил Хромов, — нужно бы людей, подобных вам, содержать за счет казны. Ешь, пей на казенный счет, веселись и не думай о презренном металле! Пиши о чем хочешь и когда хочешь… Гм… Или вас должно содержать общество, которое вас читает.
— Это прекрасно, — сказал Бондарев, — пожимая под столом руку соседки. — Но это утопия.
— Конечно, утопия, — подтвердила Стамякина, гладя бондаревскую руку.
— Форменная утопия, — пожал плечами Бондарев, кладя руку на круглое колено соседки.
— Безусловная утопия, — кивнула головой соседка и попробовала потихоньку снять руку, которая жгла ее даже сквозь платье.
— Пусть так, как есть, — сказал Бондарев.
— Нет, так нельзя, — улыбнулась Стамякина.
— Нельзя? — вскричал инспектор Хромов. — А, ей-Богу, можно. Вот, например, где вы, Николай Алексеевич, остановились?
— В отеле Редькина.
— И напрасно! И совершенно напрасно!! С какой стати платить деньги? Милый Николай Алексеич! Дайте слово, что исполните мою просьбу… Ну, дайте слово!
— Если в моих физических силах — исполню, — пообещал, сладко улыбаясь, Бондарев.
— Милый Николай Алексеич! Я преклоняюсь перед вами, перед вашим талантом. Сделайте меня счастливым… Бросьте вашего Редькина, переезжайте завтра утром ко мне!
