— Нет, — жестко усмехнулась Пасифая. — Ведь это именно ты у нас большой мастер сочинять хулу!
Аэд упрямо опустил голову.
— Ты не понимаешь самого главного, юнец, — тебя не просят! Тебе приказывают! Если завтра на празднике Дионисия ты не будешь хулить Дедала, окажешься снова в темнице, и тогда уже навсегда.
Аэд вздрогнул. Страшная картина сырого, холодного подземелья мелькнула перед глазами.
— Ну а если ты сочинишь хулу и хорошо ее исполнишь, — заговорил Минос, — мы сохраним тебе жизнь. Мы можем, например, — и он потер земляничный нос, — отправить тебя на маленький далекий остров, где есть дичь, рыба. Дадим зерна. Живи!
— Что я должен сочинить? — хрипло спросил певец.
— Что Дедал — убийца, убийца, убийца! — вскричала женщина. — И убил он ученика не из ревности, а из зависти к его таланту! Понял? Что он бесчестно обманул дочь славного Гелиоса — Пасифаю, которая лю… — она запнулась, — которая много сделала для него. Что он был развратником, сластолюбцем.
— Довольно! — взорвался Минос. — Главное не это… Он неблагодарный. Сбежал от Миноса, который дал ему приют, и потом он трус!
Аэд вздрогнул и ненавидяще взглянул на Миноса.
— Почему трус?
— Потому что он не полетел к Гелиосу, как смелый Икар. Икар — вот герой! Ты понял мою мысль, певец? — строго переспросил басилей.
— Не очень, — прошептал тот. Он стоял, покачиваясь. В пламени светильников было видно, как побледнело его лицо.
— Ты должен закончить хулу гимном отважному Икару, понял? Героем в памяти людей должен навсегда остаться он, а не отец. Запомнил?
Жалобно тренькнула кифара на груди аэда — дрожащей ладонью он прикрыл всхлипнувшие струны…
…Мореходы решили пристать к этому пустынному островку потому, что кончилась вода. Пока матросы заполняли бочонки у родника, купец, сопровождавший товар, — грузный, страдающий водянкой человек лет сорока — забрел в единственную здесь хижину.
— Давненько тут никто не останавливался, — обрадовался хозяин, — такой же седой, как гость, но тщедушный, сгорбленный и быстрый в движениях. У него было иссохшее то ли от скудной пищи, то ли от солнца лицо и синие глаза, источавшие страдание.
— Могу угостить вином из дикого винограда. Немного кисловато, но холодное — пифос зарыт у родника, — предложил хозяин.
— Нельзя мне, — показал на отекшие ноги в веревочных сандалиях купец. — Только нужда заставляет пускаться в странствия — детей у нас с супругой нет.
Гость с присвистом вздохнул, оглядел убогие стены, остановил взгляд на кифаре.
