Беззвучные вздохи раздирали массивную грудь Клинкова.
«А тут еще Громов исчез, — думал Клинков. — Наверное, попал в компанию меценатов и забыл и думать обо мне».
Но в этот самый момент в виде наглядного, фактического опровержения в комнату влетел запыхавшийся Громов.
— Что это ты, брат?! — спросил Клинков, скосив на него глаза. — Будто бы только что из церкви вырвался?
— Почему… из церкви?
— Да ведь ты принадлежишь к тому незадачливому разряду людей, которых и в церкви бьют. Вот я и думал…
— Ты? Думал?! Может ли с тобой это случиться?
— Тебя это удивляет? Очень просто: я думаю бесшумно, поэтому снаружи ничего не заметно, а ты, когда над чем-нибудь задумаешься, то в твоей голове слышно легкое потрескивание. Будто чугунная печка постепенно накаливается.
— Хочешь, я тебя сейчас водой оболью?
— Если ты этим докажешь высокое состояние твоих умственных способностей — обливай.
— Просто оболью. Чтоб ты не приставал.
— Не надо. Я предпочитаю сухое обращение.
— Недурно сказано. Запишу. Может быть, в редакции «Скворца» за это нам заплатят рублишку. Кстати! Сейчас швейцар передал мне письмо с адресом, написанным женским почерком…
— Тебе письмо?
— Нет.
— Мне?!
— Нет.
— А кому же?!
— Нам обоим.
— Странный вы народ, ей-Богу. Сколько вас по всем церквам ни бьют, все вы не умнеете. От кого письмо?
— Недоумеваю. Наверное, какая-нибудь графиня, увидя меня на прогулке, пишет, что я поразил ее до глубины души.
— Возможно. Если она гуляла на огороде, а ты стоял в своей обычной позе — растопыря руки и скривившись на бок для наведения ужаса на пернатых…
Не слушая его, Громов разорвал письмо и вдруг вскричал в неописуемом удивлении:
— Не сон ли?! Знаешь, кто нам пишет? Madame Подходцева!
— Уже?
— Что уже?
— Собирается изменить Подходцеву?
— Кретин!
— Первый раз слышу. Что она там пишет? Не просит ли развести ее?
— «Многоуважаемые Клинков и Громов»…
— Видишь, меня первого написала, — съязвил Клинков. — А тебя приписала так уж… из жалости.
— «Я знаю, что, выйдя замуж за Боба [[1] ], я похитила у вас любимого друга, но, надеюсь, вы на меня не сердитесь. Чтобы доказать это, приходите нынче вечером пить чай. Познакомимся и, думаю, будем друзьями».
— Ишь ты, пролаза, — проворчал Клинков. — Сколько сахару! Больше там про меня ничего нет?
— Есть. Вот: если Клинков, благодаря своей толщине, не пролезет в квартиру, мы ему вышлем чаю на улицу, к воротам… Впрочем, может быть, он сидит в лечебнице для умалишенных, и потому…
— Брось, надоел. Как она подписалась?
