Когда пролетка свернула на Суражскую, Скарге показалось, что смолянин знает, где стоит нужный им дом. Знать адрес Пана, название улицы, место дома в уличной застройке Клим никак не мог, разговор об этом не возникал, и Клим, по его словам, впервые был в Минске. Но Скарге казалось, что Клим знает его маршрут и сейчас доволен своими наблюдениями. Двор Пана был третьим от конца; вопреки расчетам замок на двери не висел, и сама дверь, широко распахнутая, как бы приглашала войти. Скарга успокоил себя мыслью, что в доме хозяйничает тетка, которая жила неподалеку, в Григорьевском переулке, и забегала по утрам сготовить племяннику обед и ужин. Скарга приказал вознице обождать и позвал Клима с собой. Они вошли в тесные сени. На стук никто не отозвался. Тогда Скарга толкнул обитую войлоком дверь, ступил через порожек в комнату и увидел Пана — тот, показалось Скарге, спал за столом, но в какой-то очень неудобной позе. Он сидел на стуле, тело его накренилось влево и левая рука свисала, касаясь пальцами пола, голова и правая рука лежали на скатерти. "Пьян!" — подумал Скарга. Еще через мгновенье он оцепенел: на столе, прикрытый рукой, лежал наган, по большому темно-бурому пятну вокруг головы медленно ползла муха, и Скарга понял, что она ползет по засохшей крови, а над правым виском Пана чернел кружочек величиною с грош. То, что Скарга видел и разглядывал, было для него настолько невозможным, абсурдным, что он не верил себе: мысль о мертвом Володе не вмещалась в голове. Скарга беспомощно оглянулся на Клима. Тот глядел на незнакомого ему самоубийцу с суеверным ужасом. Затем Клим перекрестился и обошел вокруг стола. Следуя за ним, Скарга тоже обошел вокруг стола. Его поразили открытые глаза Пана. Он провел пальцами по векам товарища. "Пошли!" — услышал он трезвый голос Клима. Они покинули дом, сели в коляску, и Скарга дал направление: "На Немецкую!"
Ехали молча. За всю дорогу Скарга сказал одну фразу. Когда проезжали под железным мостом на Московской, он сказал в лад своим тоскливым воспоминаниям: "В Харькове в нашем корпусе за неделю повесились трое". Клим промолчал, и это Скарге понравилось. Стоит ли спрашивать о людях, которых уже нет. Да и сказать о них нечего. Видел в лицо на прогулках — вот и все знание. И какая разница, что повесились два бундовца и один эсдек[4] из рабочих. Вчера встречал на прогулке, назавтра — нет, кто-то шепчет удавился. Ночью нетрудно удавиться. Ночью остаешься сам по себе, наедине с собственной верой.
