и дорогую зажигалку; затем она снова притиснула грудью расстеленное полотенце. Мочка уха пылала среди черных привольных прядей “медузы”, как называлась в начале двадцатых ее стрижка. Лепка ее коричневой спины с маленькой родинкой под левой лопаткой и с длинной ложбинкой вдоль позвоночника, искупающей все оплошности эволюции животного мира, болезненно отвлекала меня от принятого решения предварить предложение особливой, необычайно важной исповедью. Несколько аквамариновых капель еще поблескивало снутри ее коричневых бедер и на крепких коричневых икрах, и несколько камушков мокрого гравия пристало к розовато-бурым лодыжкам. Если в моих американских романах (“A Kingdom by the Sea”, “Ardis”) я так часто описывал невыносимую магию девичьей спины, то в этом главным образом повинна моя любовь к Ирис. Плотные маленькие ягодицы, – мучительнейший, полнейший, сладчайший цвет ее мальчишеской миловидности, – были как не развернутые подарки под рождественской елкой.
Вернув, после этих недолгих хлопот, на место терпеливо ожидавшее солнце, Ирис выпятила полную нижнюю губу, выдохнула дым и наконец сообщила: “По-моему, с душевным здоровьем у вас все в порядке. Вы иногда кажетесь странноватым и хмурым, нередко глупым, но это в природе гения ce qu'on appelle[27]”.
— А что такое по-вашему “гений”?
— Ну, способность видеть вещи, которых не видят другие. Или, вернее, невидимые связи вещей.
— В таком случае, я говорю о состоянии жалком, болезненном, ничего общего с гениальностью не имеющем. Давайте начнем с живого примера, взятого в доподлинной обстановке. Пожалуйста, закройте ненадолго глаза. Теперь представьте аллейку, ведущую к вашей вилле от почтовой конторы. Видите, платаны сходятся в перспективе, а между двух последних – калитка вашего сада?
— Нет, – сказала Ирис, – последний справа заменен фонарным столбом, – его не так-то легко разглядеть с деревенской площади, но это фонарь, обросший плющом.
— Ну пусть, не важно. Главное, вообразите, что мы глядим из деревни, отсюда, в сторону садовой калитки – туда. В этой задаче нужна особая осторожность в отношении наших “там” и “тут”. Покамест “там” – это прямоугольник солнечной зелени за полуотворенной калиткой. Теперь начинаем перемещаться по аллейке. Справа на втором стволе мы замечаем остатки какого-то местного объявления...
— Это Ивор его налепил. В нем объявлялось, что обстоятельства изменились, и подопечным тети Бетти следует прекратить их еженедельные визиты.
