Период бесшабашной храбрости, по словам Льва Рохлина, прошел у него в Афганистане. Там он научился контролировать свои чувства и подчинять свое поведение в бою задачам управления.
А может быть, у него никогда и не было страха? Или он научился преодолевать его еще раньше? Ведь сам рассказывал, как однажды в детстве на рыбалке ночью провалился под лед, но не растерялся и сумел разыскать полынью и вылезти.
- В воде я чувствовал себя свободно, - говорит Рохлин, - хорошо плавал. Поэтому и не ударился в панику. Но я всю жизнь, например, боюсь высоты. Сам не знаю почему. И в горах Афганистана не чувствовал отваги в сердце. Посмотреть вниз с горной кручи для меня было подвигом. Но признаться в этом мне, командиру полка, - невозможно. Потел, зубами скрежетал, но лазил по горам вместе со всеми. Да и сейчас я трепетно отношусь к десантникам. Мне кажется, что они особый народ. Меня с парашютом прыгнуть вряд ли заставишь.
Одним словом, чувство страха присуще Льву Рохлину так же, как большинству смертных. Но, как говорят, отважен не тот, кто не боится, а тот, кто умеет это чувство в себе преодолевать. Этому умению надо учиться. И учеба тогда идет впрок, когда даешь себе отчет в том, что страх - плохой советчик.
- В Афганистане со мною был такой случай, - рассказывает Рохлин. - Я ставил задачу подчиненным, и в это время пуля сразила стоявшего рядом солдата афганской армии. Я даже не повернул головы в его сторону. И сделал это не потому, что меня совершенно не трогает человеческая жизнь, а потому, что война - это адское дело и вести себя на ней приходится соответственно... Иначе не добьешься беспрекословного подчинения своей воле, не сможешь командовать. И в конце концов погубишь и себя, и всех своих подчиненных.
Много позже, когда Рохлин войдет в ад новой для себя политической жизни, один мой знакомый как-то обронит:
- А генерал опасный соперник в политике...
- С чего ты взял? - поинтересовался я.
Тогда Рохлин уже не казался мне бригадиром механизаторов и я уже знал, что усталая медлительность движений и голоса отнюдь не соответствует темпераменту его решительной натуры. Но я все же видел в нем только окопного генерала, прямолинейного, грубого вояку, напрочь лишенного "второго дна", которое так необходимо иметь политическому деятелю.
- Он способен во имя поставленной цели хладнокровно и демонстративно рисковать не только своим благополучием, но и жизнью, - пояснил мой знакомый.
И добавил:
