А сестра стоит у её кроватки, и в её глазах одно любопытство… У неё исцарапаны ноги, на волосах — венок из алых пионов. Танцующим шагом выходит она на балкон и смотрит на сад, на фонтан, из которого бьют серебристые струи. Ей всё равно, ей нет никакого дела, она чужая, другая… И мать, обессилев от боли и слёз, восклицает: «Лучше бы ты умерла! Ты, а не она!»
И в этот же миг перила трещат, ломаются, словно сухие ветки, и девочка падает… падает вниз, и лежит на земле… неподвижная… холодная… мёртвая… Её рот удивлённо раскрыт и густо измазан чернеющей кровью…
Жизнь за жизнь…
…Он замерзал на балконе, сжимал и мусолил обломки перил, и весь мир вокруг темнел и крошился, как это гнилое размокшее дерево. Всё кончено, всё, она умерла… умерла… и он никогда не увидит её, не сожмёт её руку, не вытрет алые слёзы…
Послышался шелест. Тёплые пальца, мягкие, точно плюш, коснулись его щеки. Надин, душистая кукла, Надин, златокудрая фея… Она обнимала его, баюкала, как младенца. Она говорила, и голос её был точно гагачий пух…
Он смотрел на неё, не узнавая, на нежные щеки, на родинку, кольца волос. Золотые кольца… они с Надин… у алтаря…подвенечное платье… в болезни и здравии… вместе… всегда… и рис под ногами… и поцелуи взасос… спелые губы Надин, горячие, влажные…
…А та, другая, будет лежать под землёй… та, что упала с балкона…сломанный чёрный цветок… и чёрная кровь запекалась у нежных лиловых губ… Но было что-то ещё… он не помнил… Нет… конечно… Она сказала…
Жизнь за жизнь…
Надин прижималась к нему, теребила его обмякшие руки, ласкала, любила, но он не хотел на неё смотреть. Он видел другое… Он видел всё тот же кошмарный сон… Жёлтые кости, в которые он впивался зубами и звал, умоляя и проклиная… Тогда он не знал, как возродить её к жизни, как обмануть эту чёрную пропасть, этот распад, это гниение… Как оживить её хрупкое тело, волосы цвета теней и стеклянную кожу… Как поймать ускользавшую руку…
Теперь он знал.
Жизнь за жизнь…
Надин забилась в его руках, слабая, нежная. Её глаза, такие удивлённые, так близко, они вопрошали, они заклинали. Но он видел другие глаза — холодные, чёрные… в них была ненависть… ненависть к этому трепещущему чистому созданию… к нему… ко всем живым…
Надин, живая… Надин, счастливая… Обугленный череп и черви в пустых глазницах…
Жизнь за жизнь…
Его пальцы сомкнулись на горле Надин, податливом, как резина. Кукла… нелепая кукла в пене вульгарного жёлтого шёлка…
Она тяжело осела… на доски… среди черепов… или это всё-таки листья? А он стоял и смотрел на неё… и на свои омертвевшие руки.
