— О чём ты?
Его лицо искажалось, как это бывает во сне. И моё, наверное, тоже. Моё лицо и его…
Глаза. Изгиб его губ. Я поняла.
Я поняла, на кого он похож.
Мои пальцы скрючились в чёрных перчатках из ночной темноты, царапая и раздирая.
— Мы едины, Эва, — сказал. Я молчала. Я смотрела в его глаза. В мои глаза. — Мы двойники. Мы хотим одного и того же. Я — твоё отражение, а ты — моё.
— Нет, — ответила я. — Неправда. — Мне казалось, что это река говорит моим глухим и бесстрастным голосом. Что чёрные капли стекают с моих обмороженных губ. Но это была только я. Я и никто другой в этом мире.
— Ложь. Обман. Ты ничего не понял. Это верно, ты — моё отражение, но я — не твоё. Если бы я была твоим отражением, ты бы испытывал ко мне совсем иные чувства. Ты бы хотел сделать со мной то же самое, что я хочу сделать с тобой. Так же, как и с любым другим зеркалом, в котором я вижу своё лицо.
Он побледнел.
— Что же?
— Разбить его.
И я это сделала.
Всё длилось буквально одно мгновение. Может быть, меньше. Он заскользил по траве, склеенной инеем, по крутому склизкому берегу. А затем сорвался и полетел в раскалённую холодом пасть кипящей реки…
Я видела руку. Веер его растопыренных пальцев, отрезанных чёрным ножом воды. Затем и этот огрызок плоти проглотила река. Он исчез из вида, исчез из мира — бесшумно, необратимо, как будто захлопнулась крышка гроба.
Я закрыла глаза. Не потому, что не хотела смотреть. Наоборот. В живой темноте, кишащей тенями и бликами, я видела всё. Видела, как он опускается на дно, как вода кислотой разъедает его бесполезное тело, в котором ещё теплится жизнь… Как эта жизнь меркнет и растворяется в чёрном потоке, в жидкой темноте, словно её никогда и не было… Словно он, мой Адам, никогда не рождался, не выходил с криком и кровью на солнечный свет из горячего влажного чрева. Теперь он вернулся во чрево — чрево реки, холодное и беспросветное. Там он будет покоиться вечно. Безголосая ржавая флейта в сафьяновом сером футляре.
А я осталась одна.
Снова одна в ледяном будуаре сиятельной леди Ночи, обитом искрящимся чёрным бархатом. Так поднимем за это наши бокалы, прекрасная леди. Мой бокал изо льда и темноты до краёв наполнен одиночеством и кровью. Я пью до дна — а затем разбиваю его о чёрный мрамор ночного неба.
Я пьяна и безумна, и вены мои полны водой из реки. Она пробегает по телу стремительно, словно ртуть, и превращается в кровь — багровую, жаркую, точно пожар. Он разгорается и согревает, переплавляя, заледеневшую плоть.
