— Но какой я буду там… в этой жизни?
— Такой же, как и здесь, естественно. И у тебя будут все твои силы. Что ещё тебя интересует?.. Ах, да. Я так и знала, что что-нибудь забуду. Во сне ты сможешь общаться с нашим миром. Полагаю, тебе нужны будут советы. Но только не вздумай беспокоить меня. Скорее всего, ты сама предпочтешь беседовать со своей сестрой.
— Белинда? — обмерла Анабель. — Но ведь она… она… Разве она согласится?
— Думаю, да. — Энедина вновь замолчала, и было неясно, — забылась она, или о чём-то размышляет. — Она всегда питала к тебе слабость. Полагаю, тут замешана ещё и гордость, — это ведь она нашла тебя и вернула. Неважно. Итак, ты готова?
Она впервые подняла глаза на Анабель, и та ощутила себя пригвождённой этим холодным испепеляющим взглядом.
— Да, — сказала Анабель.
Энедина медленно встала. Кошка платком из чёрного шёлка слетела с её колен и растаяла среди теней и призраков.
Энедина чуть заметно поманила Анабель своей белой, пугающе белой рукой. И та подошла, не отрывая от этой руки широко распахнутых глаз.
Луна растаяла в чёрном небе; исчезли и звёзды, погасли чадящие свечи. Анабель окружила Тьма; в лицо ей пахнуло могильной сыростью.
Энедина положила ей руки на плечи, приблизила к ней лицо. Но лица не было, не было рук. Не было даже темноты. Ничего. И на краткий миг прикосновенья Анабель поняла — нет, ощутила, что такое Энедина.
Холод всех бесконечных пустынь, голубых от мёртвого лунного света. Холод всех глухих и слепых подземелий, из которых нет возврата. Холод всех одиноких горных вершин, покрытых снегом, который ничто никогда не растопит.
А за этим всем — пустота. Ничто. Ничто, в котором все надежды и мечты — лишь прах и тлен под ногами.
«Нет!» — подумала Анабель. «Нет!»
И в этот миг её не стало.
* * *
— Неужели это так необходимо?
— Ты меня, удивляешь, Белинда. Разве ты сама так не считала?
— Но, может быть, слишком рано?
— Для нас никогда бывает слишком рано, или слишком поздно. Настал её час. Тебе ведь известно, какие её стали мучить вопросы.
— Но разве она получит на них ответы?
— Ты знаешь сама, что нет.
— Тогда зачем? Зачем это всё?
— Она должна пройти через это сама, как ты когда-то. Иначе не сможет жить дальше.
— Но ей будет больно, слишком больно.
— Что с тобой, Белинда? Разве ты сама не предпочитала всегда свою боль моему покою?
