Поросёнок умолк. Несколько секунд он лежал, глотая слёзы и растерянно моргая. Затем встрепенулся, встал. Потопал ногой о землю.
— Не больно! Мне не больно, мамочка, — сообщил он Марте, уже улыбаясь.
Марта коснулась ноги, не веря своим глазам. С её лица сошли все краски, рот приоткрылся.
— Целая, — прошептала она, — Нога цела. Не может быть. Она же была… была сломана. Была! О, господи, это чудо.
Она медленно встала, прижимая к себе Поросёнка.
— Это чудо, чудо, — повторяла она. — И это сделала ты… ты… — Она замолчала и только смотрела на Анабель с безграничным благоговением.
* * *
— Белинда, это было так прекрасно. Не знаю, смогу ли я объяснить. Я исцелила его. Он кричал, ему было так больно. А мне было его так жалко. И тогда это случилось, Белинда, случилось! Я исцелила его, исцелила своим состраданием!
— Нет, Анабель. Сострадание тут не при чём. Ты исцелила его своей силой. Ты сделала это, потому что захотела. Захотела, чтобы он исцелился. А мы всегда получаем то, что хотим. Вот и всё.
— Нет, не говори так, Белинда. Это звучит так… грубо.
— Это звучит правдиво, Анабель.
— Неужели желание, воля… сильнее сострадания, Белинда?
— Воля сильнее всего, Анабель. Сострадание — это слабость. А воля, желание — это сила. Сила получать то, что ты хочешь.
— Я не хочу это слушать, Белинда! Это жестоко, жестоко, жестоко!
Анабель стояла посреди своей комнаты, придирчиво разглядывая изменившуюся обстановку. Теперь здесь стояли стол на трёх ножках, прислонённый к стене, чтобы не упасть, два свежевыструганных табурета (ну зачем ей два?) и кровать — продавленная посредине, но широкая.
Анабель совсем не была уверена, что комната стала лучше. Скорее, наоборот. Прежде здесь царила пустота — лоскуток земли, отсечённый от луга и леса четырьмя источенными временем стенами. Теперь же интерьер, увы, приобрёл какой-то нищенский оттенок. Анабель на секунду прикрыла глаза, вспоминая свой замок: факелы вдоль монолитных стен, дубовые двери, парча и вишнёвый бархат, блеск старого золота и позеленевшей бронзы…
Она открыла глаза, огляделась вокруг и удручённо покачала головой. И к тому же ей это всё абсолютно не нужно. Но что поделать? Эту мебель (ах, да, ещё подушку с тёплым одеялом) ей привезли из посёлка Марта и её муж… отец Поросёнка.
Мужчина Анабель не понравился. Нет, совсем не понравился. Даже кривя душой, она не назвала бы его хорошим. Если Марта казалась ей сухой и мягкой, как горячий свежий пирожок (этих пирожков она принесла Анабель целую корзину), то муж её был… каким-то склизким. Склизким был его мясистый нос «уточкой», склизким и дурно пахнущим — пятно пота на спине; склизкими до отвращения были ладони, в которые он взял руку Анабель, говоря какие-то слова благодарности. При этом глаза его косили почему-то в угол; но позже, стоило Марте отвернуться хотя бы на миг, его взгляд маслянисто скользил по лицу и телу Анабель, и та вся дрожала от неприязни.
