Одна его рука с силой стиснула её запястья — две хрупкие ножки хрустальных бокалов. Другая проворно, как крыса, поползла по её неподвижному телу.
— Ты заплатишь за это, — равнодушно сказала Шарлотта. Она глядела на что-то — или на кого-то — за его спиной. В пустынных серых глазах вспыхнул на миг жестокий огонь. — Ты заплатишь за это… прямо сейчас.
Он не успел обернуться.
5
Нам пора. Наступает зима, и хрупкий лёд затягивает лужи, в которые падают малиновые листья и рваные плюшевые медведи. Посмотрите: у медведя разошёлся шов, и по бурой воде плавают свалявшиеся старые опилки.
Да, нам пора. Осень удаляется неспешными шагами, опустив на фарфоровое тонкое лицо чёрную вуаль с пурпурными мушками. И мы двинемся вслед за ней — призрачный серый табор, — туда, к горизонту, по невидимой дороге, вымощенной лунным светом.
Летучие мыши, слетайте с насиженных мест. Волки с опаловыми ясными глазами, выходите из ваших нор и разминайте тяжелые лапы. Вороны, чистите глянцевые перья медными клювами и расправляйте сильные крылья. Бледные тени, ломающие руки, покидайте чердаки и грязные могилы и отправляйтесь за нами — туда — на запад — в преисподнюю, полную алых созвездий…
Смывайте пыль и засохший грим с неподвижных лиц, снимайте свои карнавальные маски и прячьте в сундуки, окованные золотом. Надвигайте на лоб капюшоны и шляпы, надевайте перчатки, натирайте виски — розовым маслом, а пальцы — горьким миндалём. Задувайте чёрные свечи, срывайте с алтаря покров из рытого бархата, выливайте жертвенные чаши. Покидайте заброшенную древнюю часовню и заплаканное кладбище, и город… Покидайте всё, без тени сожаления, ибо мы сами — всего лишь тени…
Скоро придёт полнолуние — час расплаты и перерождения. И пронзительный жадный ветер унесёт нас, развеет, точно горсть пепла от погребального костра…
Да, и не забудьте приготовить ложе для той, что уже отдала нам своё сожженное сердце. Для нашей прекрасной принцессы с огненной гривой и полупрозрачными пальцами…
6
У него были такие странные глаза. Левый немного косил… или правый? Нет, всё-таки левый, но дело не в этом. Глаза, покрасневшие после бессонной ночи. И что же мелькнуло в них? И когда? Что это было?
Молодой полицейский, кажется, даже моложе неё. Или нет. Неуклюжий, худой, с плохо выбритым безвольным подбородком. И эти глаза.
Странно, она это всё отметила не до, а после. До она вообще на него не смотрела. И лишь когда зазвучал вопль матери — воющий, жалобный вопль, сорвавшийся в какое-то мычание — она, как при вспышке молнии, увидела всё. Или только одно — эти глаза, в которых было… не сочувствие, нет. И не смущение. Это был ужас. Да, на какую-то долю секунду он вырвался наружу, выглянул из округлённых косящих глаз. Первобытный, панический ужас.
