Этика убеждения и этика ответственности: Макс Вебер и Лев Толстой | страница 12



Но таким образом и сам этот выбор (как проникновенно подметил уже тонкий аналитик А. фон Шельтинг, на которого ссылается в аналогичной связи В.Шлюхтер(18)) оказывается «по ту сторону всякой этики», как и «по ту сторону» «отдельных ценностных сфер и их требований вообще»(19). Склоняясь в этом пункте к толстовскому – онтологическому – толкованию этики (о чем у нас еще пойдет речь), мы не намерены здесь особенно спешить, называя вместе с Шельтингом веберовскую точку зрения «сверх»-этической. Но то, что она уже не является этической, поскольку здесь еще не идет речь о противоположности добра и зла, – это безусловно. Быть «по ту сторону» этики (и, соответственно, «по ту сторону добра и зла») – это, на наш взгляд, не значит возвыситься над нею. Разумеется, речь идет при этом о попытке занять такую позицию, при которой адепт этики ответственности получает возможность абсолютно свободно избирать сам принцип, на основе которого проводилось бы затем различение добра и зла. Однако надо еще доказать, что самой этой разграничительной линии между ними объективно не существует и она целиком зависит от того, какой принцип различения мы избираем. А для этого нужно окончательно уверовать в Ницшево «Бог умер».

Действительно, требование выбрать себе Бога (или дьявола), которое предъявляет человеку этика ответственности, подкупая его опьяняющей перспективой абсолютной свободы и завораживая «пронзительной», как выразился бы Достоевский, красотой стоически-героического жеста, в качестве непременной платы за это предполагает воистину драматическое состояние души человека, утратившего веру в Бога и в то же самое время глубочайшим образом переживающего невыносимость этой утраты, жгучую потребность чем-то заполнить образовавшуюся пустоту. Лишенный благодатного дара веры в Бога (отсутствие «религиозной музыкальности», как он сам характеризовал это состояние богооставленности, когда речь заходила о нем самом), Вебер захотел заменить акт веры, хотя последний явно не исчерпывается одним лишь «волением», чисто волевым актом: выбором Бога. При этом Вебер отдавал себе трезвый отчет и том, что, сделанный индивидом абсолютно своевольно – да к тому же еще перед лицом «мертвого Бога»! – выбор этот принципиально уже ничем не отличается от выбора Дьявола. Кто он, этот «избранный», – Бог или Дьявол – зависит, грубо говоря, от того, «с какой стороны посмотреть».


V

Веберовская этика убеждения и толстовская этика любви