. Душно ему там, душно…
Церковь не судит “внешних”. Она печалится о людях, которые находятся вне нее, но не осуждает их. Ни к одному другому русскому художнику не подходили с требованием изложения его Кредо. Но семья Рёрихов занималась проповедью ощутимо нехристианской философии – и при этом декларировала свою церковность. Если бы сам Рёрих не заявил, что он исповедует весь Символ веры, можно было бы не проводить дотошное сопоставление его подлинных воззрений с Символом Веры.
В итоге сложилась ситуация обычной рёрихианской двуличности. При начале разговора о соотношении рёрихианства и православия теософы торжественно предъявляют рёриховскую декларацию о принятии православного Символа Веры и возмущенно говорят: какие же у Церкви были основания к тому, чтобы не считать Рёриха православным и отлучать его от Церкви. Но когда начинаешь детально сопоставлять Символ веры с теософией, а декларацию о признании православного Кредо с хулами в адрес православных догм в других рёриховских текстах – тогда рёриховцы говорят: “Но ведь он художник! Он не богослов! Он не обязан во всем соглашаться с православием!”. И получается, что все же Рёрих не был православным. Но в этом случае его отлучение от Церкви было совершенно справедливым, а рёрихианское возмущение этим актом оказывается совершенно беспочвенным.
Отлучение от Церкви и есть призыв к честности: неправославному проповеднику, который пытается проповедовать внутри Церкви и от ее имени, показывают его действительное место, которое должно стать для него местом серьезных раздумий…
Один молодой неофит по инерции продолжал жить по законам университетско-общаговской вольницы. Книжки Бердяева и Меня убедили его, что православие творчески обновляется, что оно пересмотрело средневековые каноны, что именно любовь оно положило в основу всего. И потому не видел никакого неосоответствия между продолжением самого тесного общения со своими подружками и своей новой принадлежностью к Церкви. Но месяца через два после крещения в его сердце поселился червячок сомнения – и он пошел на исповедь. Когда же он рассказал священнику (полукаясь, полугордясь) о своем очередном “подвиге”, батюшка сказал ему: “Ты встань вот здесь, в сторонке, и до конца службы подумай – что для тебя дороже: Церковь или женщины!”. Через час юноша снова подходит к исповедальному аналою. На вопрошающий взгляд священника он ответил: “Церковь для меня дороже”. “Значит, больше не будешь возвращаться к этому греху?” – “Нет!”. И тогда епитрахиль легла на его голову…
