Меч дотронулся на головы Дугала, а потом Дункан опустил его ниже, остановив острие напротив глаз сына. Свет Дерини перешел к Дугалу и образовал подобие нимба вокруг его медных волос. Он сиял, как появившийся неизвестно откуда золотистый солнечный свет. Глаза Дугала светились от восторга, и слова, которые требовалось произнести, чуть не выпали из памяти Дункана.
— Будь благородным и честным рыцарем, сын мой, — удалось выдавить из себя Дункану, который сам удивился твердости своего голоса и гробовой тишине, в которой произносились слова. — Будь преданным и правдивым, и пусть Господь одарит тебя, великой любовью к Нему и нашему королю.
— Аминь! — с чувством воскликнул Келсон, когда Дункан снова поднес к губам меч для поцелуя, а затем вначале его собственная аура, а потом и аура Дугала пропали. — Встань, сэр Дугал, и получи другие рыцарские символы.
Когда Дугал поднялся, в его глазах блестели слезы гордости. А Дункан прошептал:
— Спасибо, сир, — затем, поменяв положение меча, протянул его Келсону, еще раз преклонив колено.
«И хотя ты и не просил этого, — продолжил Дункан ментально, — я повторяю свою клятву тебе. Я буду служить тебе вечно, и как священник, и как Дерини, теперь уже в открытую, если ты того пожелаешь».
Меч задрожал от эмоций, пролетающих между ними, когда рука Келсона уже держала рукоятку, а клинок все еще касался рукава Дункана. Король изменил положение меча так, что он оказался на его вытянутых руках, молча предлагая Дункану дать ответ.
Они не произнесли ни слова вслух, и только немногие из зрителей уловили важность происходящего. Теперь большинство собравшихся в удивлении размышляли, а то и перешептывались о значении только что увиденного, и все поняли: и Дункан, и Дугал относились к Дерини. Словно они оба заранее репетировали это, Дункан на мгновение положил свои ладони на ладони Келсона, а потом наклонился к мечу и слегка коснулся его губами, молча подтверждая священную клятву.
Затем он поднялся на ноги, а Келсон убрал меч в ножны, жестом подзывая Дугала, чтобы Мерауд застегнула у него на талии белый пояс. Когда намерения Дункана стали очевидными, Джехана удалилась не только с возвышения, но и вообще из зала.
— Я, Дугал, признаю себя твоим вассалом. Моя жизнь и плоть принадлежат тебе. Я клянусь почитать тебя и служить тебе, — объявил Дугал, еще раз склонив колена, чтобы произнести эту клятву.
Стоило ему сказать последнее слово, как зал взорвался восторженными криками жителей приграничья из земель Мак-Ардри, громко объявляющих о своем одобрении всего сделанного и не позволяя никому сказать ничего против их молодого господина и его отца. В конце концов, Дугал был их вождем, избранным их прошлым вождем, внуком прошлого вождя, независимо от того, кто его отец.
