По окончании стола Мемнон сказал:
— После обеда я привык несколько времени отдыхать, а сверх того, мне нужно о многом посоветоваться с женой. Неон! побудь с Мелитиной и чем-нибудь займитесь.
Он вышел с женою, и я остался, как на иголках. Иногда взглядывал я на девушку, и она улыбалась, а сего и довольно было, чтоб заставить меня мгновенно потупить взоры. Несколько раз покушался я что-то сказать, но язык мой деревенел, и я только шевелил губами. Наконец красавица первая собралась с силами и довольно смело спросила:
— Скажи, пожалуй, как это сделалось, что ты было замерз? Ах! как было бы жаль, если б тебя съел медведь!
Я поблагодарил за такое участие и рад был случаю рассказать свои похождения. Мелитина от чистого сердца смеялась, слушая про мои бурсацкие проказы. Когда я кончил, то показалось, что за таковую откровенность имею право и на ее доверенность; а посему, сделав самое плачевное лицо, сказал:
— Как мне жаль тебя, Мелитина!
— Жаль? Отчего?
— Что ты живешь в таком мерзком месте и имеешь такого отца!
— Напрасно! Это место очень хорошо, а весною и летом даже пленительно.
Что же касается до моего отца, то он наилучший из людей, каких я только видала!
— Ты смотришь на него глазами дочери, взгляни, буде можешь, как посторонний зритель, и ты ужаснешься, вострепещешь!
— Я тебя не понимаю!
— Ин я буду говорить яснее. Давно ли отец твой упражняется в богомерзком ремесле своем?
Она с изумленным видом отступила назад и спросила дрожащим голосом:
— В богомерзком ремесле? В каком же?
— Разумеется, в разбойничестве!
Мелитина устремила на меня глаза, помолчала и, наконец, засмеялась.
Это меня крайне изумило. Однако, подошед к ней ближе, сказал:
— Так, прекрасная девушка! с первого взгляда на сие жилище видно, что оно есть вертеп разбойничий, а отец твой есть атаман. Хотя правда, что дети не отвечают за преступления своих родителей, если сами в них не участвовали; однако ж посуди о тех мытарствах, какие должна будешь пройти, как скоро отец твой попадет в руки правосудия!
Мелитина опять засмеялась и удалилась от меня, не говоря ни слова. Я спохватился и каялся в своем неразумии; но уже поздно. «Она, верно, — думал я, — одобряет поступки отца своего, расскажет ему все, и он за ругательства мои, конечно, не похвалит. Не глуп ли я, что вздумал увещевать дочь разбойничьего атамана. Почему знать? может быть, она совсем не так невинна, как с первого взгляда кажется! может быть, она служит приманкою для легковерного странника! Ах! как жаль, как жаль!»
