Но теперь он собирался расчистить этот район Чикаго. Так сказать, убрать мусор и начать жизнь сначала. И, кроме того, он будет помогать детям. Если Дуайт Моррис что-нибудь усвоил за свою жизнь, так это то, что наказание исцеляет, что оно делает человека цельной личностью.
«Молись со мной, мой мальчик», — говорила тетя Адель.
Десятилетний Дуайт пытался подавить слезы. Стоя в углу ее спальни, он мечтал вжаться в стену, слиться с ней, исчезнуть... Она заставила его снять с себя одежду; казалось, что тело до сих пор чувствует боль побоев.
Он представлял, как выглядели красные рубцы, следы бешеной злобы и ярости — из-за них он не мог по-человечески ни присесть, ни прилечь. Он хорошо знал эту боль.
«Мальчик, если ты не придешь и не получишь свое лекарство, ты никогда не будешь чувствовать себя хорошо».
Она закурила сигарету, но это простое действие заставило Дуайта съежиться. Раздувая ноздри, яростно выпустила дым. «А теперь сюда, черт возьми!» Она указала на пол, справа от себя.,
Дуайт судорожно сглотнул и двинулся к тетке. Что такого он сделал, в конце концов? Что плохого было в том, что он разглядывал дам в нижнем белье в каталоге Сирса?
— Я... Я не хотел ничего плохого, тетя!
— Иди сюда.
Дуайт медленно подошел, руки его дрожали, колени подгибались.
— Тетя Адель, у меня там болит с прошлого раза.
— Отлично! Боль сделает тебя сильнее, мальчик.
— Но мои колени...
— Что за кошачьи концерты!
Тетя свирепо воззрилась на него.
— Не заставляй меня вставать с места, чтобы дотянуться до тебя.
Она с такой яростью затянулась сигаретой, что ее щеки запали. Потом вынула ее изо рта и тщательно осмотрела оранжевый огонек на конце сигареты.
Дуайт поспешно занял место рядом с теткой. Она называла его «молитвенным местом». Это была возвышавшаяся над полом деревянная платформа, покрытая крупнозернистой бумагой.
Колени Дуайта были стерты до крови от предыдущих «молитвенных сеансов». Жгучая боль в коленях не давала ему сосредоточиться, и он никак не мог вспомнить слова молитвы.
Он осторожно опустился на наждачную бумагу. Тетка, стоявшая над ним, подтолкнула его.
— Почувствуй эту жесткость, сынок. Почувствуй и запомни эту боль. Это спасет тебя.
Дуайт закусил губу, сдерживая крик.
— Давай, мальчик, ты знаешь слова. Дуайт начал:
— О мой Боже, я искренне сожалею...
Марианна и Бекки могут убираться к черту на кулички, раз он покончил с этим. Он покажет Марианне, что она потеряла. У него будет другая женщина, другие дети, и он станет любящим отцом и примерным семьянином.
