Все знали или могли предположить, кто пришел; но сразу по его приходе случилось то, что прекрасно прояснило ситуацию. Профессор римской истории внезапно вскочил и вылетел из комнаты, выражая без лишних тонкостей, что не может сидеть за одним столом с профессором теоретического воровства, то есть коммунистом, мистером Крейкеном.
Магистр исправил неловкость взволнованно и любезно.
– Дорогой Крейкен, – улыбнулся он. – Я защищал вас или некоторые ваши взгляды. Хотя, конечно, вы бы меня не защищали. Как-никак, я не могу забыть, что у социалистов, друзей моей юности, был прекрасный идеал братства и дружбы. Уильям Моррис выразил это так: «В доброй дружбе – рай небесный, в несогласье – ад кромешный».
– «Профессора как демократы». Недурной заголовок, – скорее неприязненно сказал Крейкен. – Не назовет ли наш узколобый Хейк кафедру коммерции именем Морриса?
– Видите ли, – ответил глава колледжа, безнадежно пытаясь быть приветливым, – думаю, в каком-то смысле на всех наших кафедрах царит добрососедство.
– О, да! Университетский вариант афоризма, – проговорил Крейкен: – «В штатном месте – рай небесный, в увольненье – ад кромешный».
– Оставьте ваши колкости, – прервал его казначей. – Глотните портвейна. Тенби, передайте бутылку мистеру Крейкену.
– Хорошо, выпью, – чуть вежливей ответил коммунистический профессор. – Вообще-то я шел покурить в саду. Потом выглянул в окно и увидел, что там цветут ваши драгоценные гости, свежие бутоны. Вообще-то не мешало бы поделиться с ними умом…
Приветливо, как велела традиция, Магистр поднялся и с превеликой радостью поспешил оставить казначея на растерзание Дикаря. Поднялись и другие; группы стали распадаться. Казначей и мистер Крейкен остались вдвоем в конце стола; один лишь Браун все сидел, хмуро глядя в пустоту.
– Сказать вам по правде, – начал казначей, – я сам чертовски от них устал. Чуть не весь день копался в цифрах, в фактах, ну, во всех этих новых делах. Послушайте, Крейкен, – он наклонился над столом и заговорил с мягкой настойчивостью, – не стоит так разоряться из-за этой кафедры. У вас – одно, у них – другое. Вы – единственный преподаватель политэкономии в Мандевиле. Я не разделяю ваших взглядов, но вы как-никак добились европейской известности. А у них будут читать специальный курс, прикладную экономику. Я вам жаловался, сегодня я ужасно много занимался прикладной экономикой, говорил о делах с деловыми людьми. Хотели бы вы этим заниматься? Выдержали бы? Есть чему завидовать! Неужели не ясно, что предмет у них особый, и кафедра будет особая?
