– А ты, Гхажш, тоже струхнул, – донёсся сквозь звуки полоскания голос Снаги, – вон какой говорливый стал. То всё помалкивал, за каждый шёпот по шее да в зубы. А тут как скворец поёшь.
– Если бы я тебя не учил, ты бы уже покойником был. Вас же шуршавчиков в лесу за лигу слышно. В поле – за две. Наше дело тишину любит. Тише будешь – дольше проживёшь. А что струхнул, так это верно. Ты думаешь, я этих бродячих пней каждый день встречаю? Это нам ещё повезло. Корешок у него тонкий был, с двух ударов срубился, он его, видать, только отрастил. Да зубы я ему заговорил. А мог и малого скрутить и нас с тобой заодно. Я как-то видел, что они с нашим братом делают, не здесь, в других краях. Жуть. Даже рассказывать не буду, вспоминать тошно.
– Может, и крысёныша сполоснём? – Снага подошёл и, видимо, прилёг рядом. – А то он пованивает, весь, наверное, в собственном соку.
– Надо бы, только нельзя. Это же его развязывать придётся. А вдруг шмыгнёт куда в сторону? Мы с тобой не найдём. Они, говорят, в твоих собственных штанах могут спрятаться так, что не отыщешь. Лучше не рисковать, пусть терпит. Встретимся с остальными, там его и помоем, и постираем, и ноги ему побреем.
– Ладно. Ты начальник, тебе видней. Спать-то можно?
– Можно, если охота. Я не буду. А ты ничего парень. Этого ловко взял. И у вяза не растерялся, сразу его с корней дёрнул. Тебя как матери-то зовут?
– Одна Гхургхи, а остальные Гхургха.
– Это за норов или как?
– Так. Чтобы всякое не липло.
– Хорошо звучит. Гхургх… Такое имя тебе рановато. Я тебя буду именовать Гху-ургхан[1]. Подойдёт?
– Спрашиваешь, Гхажш. Конечно, подойдёт. И при ребятах так будешь говорить?
– Я же сказал. И при ребятах буду. И ребятам прикажу. И Гхой-Итэреми[2] скажу.
– Ух ты! Значит, у меня имя будет?
– Будет, если доживём.
– Доживём. Я теперь обязательно доживу. И этого сам на спине до дому доволоку.
– Без тебя есть, кому его волочь. Это дело ума не требует. Ты лучше меня держись. Парень ты сообразительный. Я ещё из тебя хорошего шагхрата сделаю. Носом вот только шмыгаешь, лишний звук.
– Так сыро же было в схроне. Это же я после него. А ты вот не шмыгаешь, и крысёныш тоже.
– Кормёжка лучше – здоровье крепче. Ничего, мы и тебя подкормим. А пока шагху[3] хлебни, подлечись, – послышалось бульканье и звуки глотания. Пить сразу захотелось нестерпимо. Обнаружилось, что язык давно уже высох и распух, и слюны во рту нет совершенно. Да кляп ещё…
– Легче, парень, легче. Так же всё вылакаешь, а ты мне ещё нужен. Малого лучше попои. Он же с пива сейчас мается.
