ПИСАТЕЛЬ:
Просим. Вы, господа, разместитесь поудобнее. Это, вероятно, надолго. Тесней, тесней.
Все отодвигаются немного вглубь.
АНТОНИНА ПАВЛОВНА:
"На этой осоке, поджав одно крыло, а другое широко расправив, лежал мертвый лебедь. Глаза его были полураскрыты, на длинных ресницах еще сверкали слезы. А между тем восток разгорался, и аккорды солнца все ярче гремели по широкому озеру. Листья от каждого прикосновения длинных лучей, от каждого легковейного дуновения…".
Она читает с ясным лицом, но как бы удалилась в своем кресле, так что голос ее перестает быть слышен, хотя губы движутся и рука переворачивает страницы. Вокруг нее слушатели, тоже порвавшие всякую связь с авансценой, сидят в застывших полусонных позах: Ревшин застыл с бутылкой шампанского между колен. Писатель прикрыл глаза рукой. Собственно, следовало бы, чтобы спустилась прозрачная ткань или средний занавес, на котором вся их группировка была бы нарисована с точным повторением поз.
Трощейкин и Любовь быстро выходят вперед на авансцену.
ЛЮБОВЬ:
Алеша, я не могу больше.
ТРОЩЕЙКИН:
И я не могу.
ЛЮБОВЬ:
Наш самый страшный день…
ТРОЩЕЙКИН:
Наш последний день…
ЛЮБОВЬ:
…обратился в фантастический фарс. От этих крашеных призраков нельзя ждать ни спасения, ни сочувствия.
ТРОЩЕЙКИН:
Нам нужно бежать…
ЛЮБОВЬ:
Да, да, да!
ТРОЩЕЙКИН:
…бежать, - а мы почему-то медлим под пальмами сонной Вампуки[4]. Я чувствую, что надвигается…
ЛЮБОВЬ:
Опасность? Но какая? О, если б ты мог понять!
ТРОЩЕЙКИН:
Опасность, столь же реальная, как наши руки, плечи, щеки. Люба, мы совершенно одни.
ЛЮБОВЬ:
Да, одни. Но это два одиночества, и оба совсем круглы. Пойми меня!
ТРОЩЕЙКИН:
Одни на этой узкой освещенной сцене. Сзади - театральная ветошь всей нашей жизни, замерзшие маски второстепенной комедии, а спереди - темная глубина и глаза, глаза, глаза, глядящие на нас, ждущие нашей гибели.
ЛЮБОВЬ:
Ответь быстро: ты знаешь, что я тебе неверна?
ТРОЩЕЙКИН:
Знаю. Но ты меня никогда не покинешь.
ЛЮБОВЬ:
Ах, мне так жаль иногда, так жаль. Ведь не всегда так было.
ТРОЩЕЙКИН:
Держись, Люба!
ЛЮБОВЬ:
Наш маленький сын сегодня разбил мячом зеркало. Алеша, держи меня ты. Не отпускай.
ТРОЩЕЙКИН:
Плохо вижу… Все опять начинает мутнеть. Перестаю тебя чувствовать. Ты снова сливаешься с жизнью. Мы опять опускаемся, Люба, все кончено!
ЛЮБОВЬ:
Онегин, я тогда моложе, я лучше… Да, я тоже ослабела. Не помню… А хорошо было на этой мгновенной высоте.
ТРОЩЕЙКИН:
Бредни. Выдумки. Если сегодня мне не достанут денег, я ночи не переживу.
