— Ага… я понял, господин. — И младший вождь ушел.
Тангол насмешливо глядел ему вслед. Потом сказал Момо:
— Вместе с Ваахоа мы решили бежать в Нан-Мадол. Зову и тебя, Момо. В Те-Пито-Те-Хенуа нам нет возврата!
Момо долго думал, затем качнул головой:
— Ты мне брат, я верю тебе. Но я уже стар и не хочу оставить Кива. Ведь здесь мой дом. Я прожил жизнь и видел — с тобой — полмира! Что еще надо палу Южных морей? Нет, я хочу умереть среди волн, когда придет час. А Тумунуи меня не тронет.
Еще и еще просил Тангол… Момо был непреклонен.
… Бесшумно орудуя веслом, лоцман Ватеа подвел катамаран к судну. Тангол, склонившись над бортом, чутко слушал. Все было тихо, лишь разноголосо храпели воины Туои. «Туои спит под навесом у мачты, — определил он. — Хороших снов ему».
Тангол обернулся, крепко обнял Момо. Потом, словно боясь раздумать, резко отстранился и по брусу скользнул в катамаран.
… А Туои спал тревожно, ибо томился какими-то предчувствиями. На рассвете он вдруг вскочил, дико выпучил глаза на пустующее ложе из циновок: Тангола не было. Не увидел он и Ваахоа. Примчавшись на корму, Туои грубо толкнул Момо в спину:
— Где брат Тумунуи?!
Смахнув слезы с ресниц, кормчий подал Туои дощечку со знаками. «Скажешь Тумунуи, что я больше не вернусь… Не бойся ничего, тебя он не тронет. И Момо тоже — вы оба нужны ему. Кто же поведет флот к Нан-Мадолу? Прощай… Я сказал все».
Младший вождь уронил дощечку, горестно завыл:
— Зачем ты покинул нас. Великий Кормчий?! Как мы доплывем в Южные моря?
Момо вскочил на ноги, выбросил вперед руку:
— Смотри, Туои! Вот там наш господин!
… Тангол стоял на прибрежном утесе и не отрывал взгляда от черно-красного каноэ, уходившего на юг. На корме он разглядел фигуру Момо. «Прощай, Момо, старый друг и брат. Ты навсегда в моем сердце». Будто восприняв мысли Тангола, кормчий сорвал с шеи ожерелье из раковин и бросил его в море — в знак безутешной печали.
Ватеа, крепко сбитый бронзовый юноша, развернул панданусовый клин, и катамаран понесся к волнорезам.
Они плыли и плыли вдоль колоссального мола. Ватеа, жуя какую-то пахучую травку и сплевывая за борт красноватую слюну, пояснил:
— Это Нан-Молукан. Построен тысячу лун назад. Справа и слева замелькали укрепленные островки.
— Томун, — кратко сказал Ватеа. Он явно гордился портом, ибо, как слышал с детства, таких волнорезов нет в целом свете.
С островков Томуна на катамаран глазели воины. Кое-кто из них варил пищу на костре. Другие спали или купались в лагуне. Никто не интересовался, куда плывет лодка. Чувствовалось: покой Нан-Мадола много лет не тревожил недруг. Лень, нега, бездумное существование под вечно синим небом. Что может быть лучше?
