Генрик, все что не было музыкой, все что не касалось скрипки, считал делом второстепенным. Свою скрипочку маэстро Гроблича он привез назад в Люблин. Еще и теперь он играл на ней охотнее, чем на призовом инструменте Гварнери. Он. пожалуй, ценил эту великолепную, дорогую скрипку, — ведь она была вещественным доказательством его успехов. Однако, он любил тон и вид небольшой скрипочки Гроблича. На этой скрипке он играл с мамой, профессором Горнзелем, учителем Сервачиньским и с детской ревностью защищал эту скрипку, когда коллеги или гости пробовали сыграть на ней. Генек знал, что родители устраивают «чай с пончиками», чтобы показать, как повлиял Париж на развитие его таланта. Он предпочитал бы играть на своей старой скрипке, но родители не позволяли.
— Будешь играть на концертной скрипке. Не понимаю, почему ты хочешь вернуться к обыкновенному инструменту для упражнений? Кроме того Гварнери надо показать таким знатокам как Сухо-дольский и Сервачиньский.
Спорить с отцом было нечего. Да и маме трудно было бы объяснить его желание.
Скрипка, на которой он играл до отъезда в Париж, была лучшей мерой парижского труда и забот о тоне, стиле, чистоте исполнения и виртуозности игры. А то скажут, что это не он, а скрипка, великолепный инструмент, украшает его искусство. Они хотят, чтобы я играл на Гварнери, пусть так и будет… Махнул рукой, удивляясь, что никто его не понимает. Он становился у пюпитра для того, чтобы вместе с Юзиком повторить программу концерта, с которой они выступят на приеме. Их концерт не был повторением выступления в малом зале «Сакс» в Париже. Сочинения Генека включили полностью. Киця их слушал не без удивления. Он предложил брату:
— Слушай, напиши-ка мелодию на слова, какие теперь декламируют во время карнавальных вечеров.
— Что же это за слова? — спросил скрипач. Юлик, шутник и весельчак, начал безмятежно читать:
Разреши мне, моя Франя,
Поднести батончик вместо дани,
Вкусный, сладкий, сахаристый,
Весь в варенье, весь душистый…
Ты возьми его скорее,
Ничего ведь нет милее…
Правда есть бутончик розы,
Он цветет весной пригожей,
Обещает лета грезы,
Украшает жизни сладость…
Он красив… не правда ль Франя?..
Все ж, однако, не милее,
Не нежней, не красивее,
Твоих губок, моя радость.
— Ты что, хочешь петь о Фране, или ей, Фране? Скажи!
— А вот сочини песенку, только чтобы была веселая, тогда узнаешь.
— Веселой она не будет. Слова не те. Батон и слова любви? Киця, ты что, влюбился в эту самую Франю? Сам написал стишки?
