…Я проснулся от скрипа двери и сразу увидел за огромным окном черепичные крыши, зелень каштанов и березовый скос холма. Дверь отворилась, и в комнату вошли мой дядя в форме и человек в расстегнутой желтой кожанке – такие по ленд-лизу получали наши летчики – и светло-серых брюках. Но, естественно, не кожанка привлекла мое внимание. На брючном ремне висела затейливая кобура. Человек с пистолетом был весел, рыжеват и светлоглаз. Он улыбнулся мне, подмигнул и сказал:
– Привет.
А потом сразу же исчез за дверью.
– Дядя, кто это?
– Майор Скорин, мы вместе работаем.
Было лето 45-го. Первое мирное лето. Родители отправили меня на каникулы к дяде, в Ригу…
Начальнику уголовного розыска Латвии Игорю Скорину тогда было двадцать шесть лет, а мне всего двенадцать. И, конечно, ни он, ни я не знали, что через тринадцать лет мы встретимся в МУРе, подружимся на долгие годы, до весны 98-го, когда я провожу его в последний путь.
В 58-м я после долгих мытарств пробился в МУР и доставал оперативников своими расспросами, а они говорили мне:
– Пойди к Скорину. Он расскажет тебе о банде Митина. О последней банде.
О бандгруппе из Красногорска, наводившей ужас на Москву почти три года, я сам кое-что слышал.
Рассказы были самые фантастические. Так, сразу после войны рассказывали о «Черной кошке», которая на самом деле была группой пацанов– ремесленников с Пушкинской улицы. Возглавляли ее шестнадцатилетний Витька Панов и семнадцатилетний Фима Шнейдерман.
Залетели они на первом же деле – на квартирной краже в доме № 8 на той же Пушкинской улице.
При обыске на квартире Панова нашли лист бумаги с заголовком «Кодла “Черная кошка”», далее была изложена программа «новой блатной группировки» и стояло восемь подписей.
Каково же было изумление сыщиков, когда они обнаружили у всех восьми задержанных на руке изображение кошки, наколотое черной тушью!
Времена были тяжелые. Бандиты в Москве свирепствовали, прямо как нынче, и ушлые опера списали на группировку с романтическим названием практически все нераскрытые налеты. Так родилась легенда.
Слухи о «Черной кошке» наводили ужас на московских торгашей и спекулянтов. Народный эпос тех дней гласил, что, прежде чем ограбить квартиру, бандиты рисовали на ее дверях изображение кошки. Сейчас любой человек понимает, что это невероятная глупость. Но тогда, особенно после войны, когда преступность в Москве была чудовищной, люди свято верили в лихих разбойников.
Мы, пацаны, как могли претворяли этот миф в жизнь. Старались, как учила пионерская организация, «сказку сделать былью».
