— Да, когда ты приехал, все уже по-другому было, — согласился Евсей Ильич, выразительно поглядывая на оттопыренный нагрудный карман рубашки Ткачева. Павел перехватил его взгляд, вытащил пачку и протянул старику. Тот вынул сигарету, пачку засунул в карман телогрейки. На этот раз он не спешил, тщательно размял «Мальборо» желтоватыми пальцами, аккуратно оторвал фильтр и только после этого сунул в рот. — Всякие темные дела у нас в городе стали твориться.
— Какие темные дела?
— Это я толком не знаю, я ж тогда сидел, — развел руками Евсей Ильич, страдальчески морщась. — Вроде Матвей Нюркин чудил…
— Какой еще Матвей?
Павел точно знал, что его деда по материнской линии звали Кузьмой (еще в Москве навел кое-какие справки). Дед погиб во время Великой Отечественной. Бабка больше замуж не вышла — да это и понятно, мужчин после воины мало осталось, на всех не хватало. А тут какой-то Матвей…
— Матвей-то? — затянулся Евсей Ильич и озорно подмигнул Павлу. — А хахаль Нюркин. До войны к ней таскался.
— Любопытно… Я первый раз слышу.
— И лучше было бы, если бы ничего не знал. — Евсей Ильич принялся пускать дым колечками. — Темный человек был. Не любили его у нас.
— А бабка любила?
— Да вроде все у них склеивалось. Матвей был намного ее старше, лет на пятнадцать, а то и на двадцать. Овдовел в тридцать пятом. Тогда многие перемерли — сам понимаешь, колхозы, коллективизация… Грустил Матвей недолго, начал к Нюрке подъезжать. Она его привечала, только замуж не спешила — молодая была, думала, встретит еще парня помоложе да посвежее.
— А потом?
— Потом суп с котом! — неожиданно ответил дед. — Неплохо бы спрыснуть встречу, а? Не каждый день такие бывают!
— Не вопрос, дядя Евсей! Ты мне дорасскажи, а потом уж мы в магазин… Все чин чинарем.
— Ну ладно, верю. Внуку Нюркиному грех не поверить… Что, говоришь, потом было? А потом, Пашка, война началась, — посерьезнел Евсей Ильич. Светлые, выцветшие глаза старика слегка заволокло туманом, чуть дрогнули углы губ, глубже залегли морщины на лбу. — Матвей в сорок первом ушел добровольцем на фронт. А через год пришло на него извещение, мол, пропал без вести, скорее всего, пал смертью храбрых. Выяснять никто не стал, официальных родственников у Матвея не было, а Нюрка — так, ни жена, ни невеста.
Евсей Ильич замолчал и принялся почесывать пятерней под бейсболкой, будто стараясь таким способом пробудить дремавшие много лет воспоминания. Павел не мешал старику. Он отвернулся, обозревая окрестности. Какие-то крупные цветы, похожие на золотые шары, торчали за невысокой оградкой палисадника, возле которого помещалось незатейливое «казино». Что-то едва ощутимо ёкнуло в сердде, словно Павел услышал далекий голос из детства. Он помнил эти цветы — тогда они казались ему чуть ли не размером с солнце, яркие и праздничные, как новогодние игрушки…