— Опять? — спросил москвич.
— Не везет мне с ногами. Сейчас вот с лошади загремел, а лет пять назад хрустнула, когда из болота на камень карабкался.
— Из болота? — недоверчиво переспросил журналист. — На камень? Где, не у Черной ли топи?
Лесничий как-то странно взглянул на него.
— Почему догадались?
— Я был там сегодня. И камень у берега видел.
— А еще ничего не видели? — вопрос прозвучал настороженно и тревожно.
— Нет, ничего, — замялся москвич, — Дождь начинал накрапывать. Я и ушел.
Лесничий не замечал или не хотел замечать его осторожности.
— Я только-только закончил лесотехнический, — сказал он, улыбаясь воспоминанию. — Двадцати трех не было. Леса этого совсем не знал. А тут еще на спор полез с одним из старожилов, что пройду через лес ночью. Без ружья при этом.
— И прошли?
— Прошел. Даже памятка осталась, — бородач взъерошил волосы; у висков показалась проседь. — Не дешево обошлась мне эта прогулочка. В этой самой топи, где вы были, чуть не увяз.
Журналист молчал, только руки его на коленях под столом дрожали мелкой дрожью.
— Страшно? — спросил он лишь для того, чтобы не тянуть паузы.
И опять лесничий не заметил ничего или сделал вид, что ничего не заметил, и усмехнулся в бороду.
— Мало сказать — страшно. Вы только подумайте: кругом темь, в небе ни звездочки — одни тучи. Под ногами топь. Шагнешь — провалишься и следов не оставишь. Как насосом втянет. Я каждый шаг, как микстуру отмеривал: по капельке. Ступишь легонько, нажмешь — хлюпнет. Нажмешь сильнее, если держит, станешь. Если еще раз чавкнет — назад! Стоишь, как цапля с поднятой ногой. И опять все сначала. Трава черная, ржавь кругом, только стволы поваленные в болотной грязи. Про них-то я знал и на них рассчитывал. Пройду, думаю, не ошибусь. А все-таки ошибся, — лесник тяжело вздохнул и отвел глаза. — Думал — конец! Сразу по пояс. И пошло. Рванешься, а трясина еще глубже с присвистом заглатывает. Хуже нет так помирать. А мне до смерти жить хотелось, — усмехнулся он своему невеселому каламбуру. — Ну и выбрался все-таки. Камешек меж стволами на глыби нащупал.
— А потом?
— С камешка на камешек — валунов там много. А у самого последнего, на берегу почти, снова сорвался, снова нога в проем между стволами попала и — хрясь! Еле выкарабкался. Только на третьи сутки нашли, да и то случайно, — он помолчал, а потом прибавил, почему-то понизив голос до шепота. — Теперь я часто туда хожу: все вспоминаю и удивляюсь.
— Чему?
Лесничий исподлобья взглянул на журналиста и спросил хрипло:
