Нарты-мужчины редко бывали дома. Когда они возвращались, то привозили богатую добычу, а тела их были покрыты кровавыми ранами. Но знала Шатана тайные снадобья; сама она приготовляла их из трав и камней, из лунного света и паутины, змеиного яда и пчелиного меда. Искони умела она врачевать. И когда заживали раны, созывал Урызмаг всех нартов и устраивал в почетной комнате башни, которая была на втором ярусе, веселые пиршества. На пиршествах этих прислуживал старшим Сослан. Несмотря на кривые ноги свои, ловко и весело бегал он среди столов, приносил блюда из кухни, наливал кубки и жадно слушал, как хвалятся мужчины дальними походами и славными подвигами. Неделями длился пир, а когда он кончался, снова уезжали нартские мужи в поход или на охоту, и Сослан опять оставался с Шатаной. Он спрашивал, она рассказывала, и рассказы ее еще сильнее разжигали желание Сослана скорей возмужать и отличить себя подвигами.
С младенчества стало оружие любимой игрушкой Сослана. Трех лет он мог поднять меч Урызмага, который не всякому взрослому было под силу поднять. А брат Урызмага Хамыц сделал Сослану лук и стрелы.
Однажды был на охоте Хамыц. Заночевал он в лесу и вдруг на рассвете слышит — стрекочут над ним сороки. А Хамыц понимал птичий язык. И вот слышит он, сорока-жена говорит сороке-мужу:
— Хозяин нашего дома, остерегайся летать над башней Ахсартагата.[1] С рассвета и до вечера сидит там у двери колченогий мальчишка и ни одной птицы не пропускает. Многие родичи наши погибли, пронзенные его меткими стрелами.
— Молчала бы ты, женщина, пока тебя не cпросили! — ответил сорока-муж. — Люди охотятся только за той дичью, которая годна им в пищу. Мы же — такое наше счастье! — людям в пищу не годны.
Не сочти для себя обидой мое женское слово, — ответила сорока-жена, — но мальчик этот еще несмышленыш. Не отличает он годных в пищу от не годных, всех бьет подряд, в лёт и без промаха.
Весь день охотился Хамыц, а когда поздно ночью возвращался домой и подходил уже к сумрачной башне Ахсартагата, просвистела в ночной темноте стрела над его головой и что-то ухнуло, застонало и тяжело упало на землю. Кинулся туда Хамыц и поднял с земли мертвого филина — его сердце пронзила меткая стрела охотника.
— Это я его застрелил, — сказал Сослан, приковыляв к месту падения филина.
— Разве ты кошка, что видишь в темноте? — спросил Хамыц.
— У меня в левом глазу два зрачка; один из них — кошачий.
— Будешь ходить со мной на охоту, — сказал Хамыц и очень обрадовал этим Сослана.
