“Поделом, — пробормотал Кук. — Пускай... Мы с вами тоже, — пускай...”
Он за последние минуты, то есть, вероятно, с тех пор, как мы расположились на каменном островке, стал как-то больше, раздулся, в нем появилось что-то издевательское и опасное. Грегсон снял шлем, отер грязным платком лоб, — оранжевый над бровями, а повыше белый, — надел шлем снова, — наклонился ко мне и сказал: “Подтянись, я прошу тебя” (или тому подобные слова). “Мы попытаемся двинуться дальше. Испарения скрывают их, но они там... Я уверен, что около половины болота уже пройдено” (все это очень приблизительно).
“Убийца”, — вполголоса проговорил Кук. Татуировка оказалась снова на его предплечье, — впрочем, не весь стакан, а один бок, другая часть не поместилась и, отсвечивая, дрожала в пустоте. “Убийца, — с удовлетворением повторил Кук и поднял воспаленные глаза. — Я говорил, что мы здесь застрянем. Черная собака объедается падалью. Ми-ре-фа-соль”.
“Он шут, — тихо сообщил я Грегсону, — шекспировский шут”.
“Шу-шу-шу, — ответил мне Грегсон, — шу-шу, шо-шо-шо...” “Ты слышишь, — продолжал он, крича мне в ухо, — надо встать. Надо двинуться дальше...”
Камень был бел и мягок, как постель. Я привстал, но тотчас снова упал на подушку.
“Придется его нести, — сказал Грегсон далеким голосом. — Помоги...”
“Ну, знаете, это дудки, — ответил Кук (или так мне показалось), — дудки. Предлагаю поживиться его мясом, пока он не высох. Фа-соль-ми-ре”.
“Он заболел, он тоже заболел, — вскричал я. — Ты здесь с двумя сумасшедшими. Уходи один. Ты дойдешь, — уходи...”
“Так мы его и отпустим”, — проговорил Кук.
Между тем бредовые видения, пользуясь общим замешательством, тихо и прочно становились на свои места. По небу тянулись и скрещивались линии туманного потолка. Из болота поднималось, будто подпираемое снизу, большое кресло. Какие-то блистающие птицы летали в болотном тумане и, садясь, обращались мгновенно: та — в деревянную шишку кровати, эта — в графин. Собрав всю свою волю, я пристальным взглядом согнал эту опасную ерунду. Над камышами летали настоящие птицы с длинными огненными хвостами. В воздухе стояло жужжание насекомых. Грегсон отмахивался от пестрой мухи и одновременно старался выяснить, к какому она принадлежит виду. Наконец он не выдержал и поймал ее в сачок. Движения его странно менялись, точно их кто-то тасовал, я его зараз видел в разных позах, он снимал себя с себя, как будто состоял из многих стеклянных Грегсонов, не совпадающих очертаниями, — но вот он снова уплотнился, крепко встал; он тряс Кука за плечо.
