У Саи не было доказательств, что автором заметки был его недавний собеседник, но он это вполне допускал. «Пожалуй, так оно и есть, — думал Саи. — Поэтому он и добивался от меня такой своеобразной поддержки. Я вроде облагодетельствовал его… Впрочем, лучше всего выбросить из головы эту дурацкую историю».
Болтанка кончилась, но самолет, казалось, летел теперь еще медленнее, и это страшно раздражало. Если эта колымага и дальше будет так тащиться, то в 8.50, как предусмотрено расписанием, в Итами не прилететь. А ведь оттуда надо еще добраться машиной до Киото. И если пойдет дождь, дорога заимев немало времени. Потом нужно будет принять ванну, поужинать, немного выпить… Так что на любовные утехи с Кёко у него останутся какие-то считанные минуты, сокрушался Саи. Ведь и сегодня, как бы ни было поздно, она непременно скажет, что должна вернуться домой. Хватит ли у него времени хотя бы на то, чтобы разбудить в ее холодном теле тот скрытый огонь, который так медленно разгорался и вспыхивал под конец ярким, всепожирающим пламенем. И Саи стал снова мысленно подгонять самолет: «Вперед, вперед!»
Кёко была вдовой Минэямы, который был старший товарищем Саи по колледжу и университету, а впоследствии старшим коллегой по концерну. С тех пор как Саи познакомился с ним в пансионе колледжа, он всегда знал его как милейшего и добрейшего человека. После университета пути их разошлись. Минэяма поступил в концерн Y, a Саи много лет провел в Маньчжурии. Когда после войны Саи репатриировался, он, по совету своего однокашника Фуруми, тоже репатрианта из Маньчжурии, работавшего в тамошнем университете, решил вместе с ним обратиться за помощью к Минэяме. Они не ошиблись в отзывчивости своего старого приятеля. Минэяма, происходивший из знаменитого рода и располагавший многочисленными влиятельными связями, не только устроил Саи в своем концерне, но и помог Фуруми поступить на работу в один из кансайских[2] университетов. Он даже подыскал квартиру в Токио, где в это время было очень трудно с жильем. Домик был небольшой, ветхий, и кругом жила одна беднота, да и пост, который Саи занимал в концерне, был не ахти какой — до этого он занимал более высокий пост. Тем не менее Саи, конечно, не мог не испытывать чувства благодарности к своему благодетелю.
И что мог поделать Саи, если к этому чувству у него неизменно примешивалось чувство зависти! Поводов для зависти было больше чем достаточно. Минэяма почти нисколько не пострадал от войны. Его великолепный загородный особняк был в целости и сохранности. Его обширным родовым поместьем, расположенным в центральной полосе, управлял его сводный брат — человек способный честный и надежный, и поместье приносило верный доход. Как помещик, не живущий в своем имении, он по новому земельному закону лишился некоторой части своих земель, но для него это был пустяк, о котором не стоило говорить. В молодые годы он долгое время прожил за границей, работая в зарубежных отделениях фирмы, и это обстоятельство в сочетании с его весьма солидным образованием создавало чрезвычайно благоприятные условия для его общения с иностранцами, которые на правах оккупантов наводнили Японию после войны.
