Мне снится сон, будто я возвращаюсь с секретным донесением. Секрет спрятан у меня глубоко-глубоко в мозгу. Его знаю только я один. Нет, даже я не могу его истолковать. Только хан расшифрует это послание.
Кто он? Может быть, это Чингиз-хан, а может, и Тохтамыш, а может быть, Ногай или Бату-хан. Да, наверное, он — Добрый Царь Батыйка, как его величали на Руси за «побиши ворога»: немца и поляка. Сорокатысячная армия — это же огромная сила. Это мощь, которая никогда и нигде не знала поражений. Мощь, что одним своим видом вселила ужас в настырных тевтонских псов. Да, сорокатысячная конница, да еще во главе с великим найоном Невреем, — это огромная сила.
Мы тоже с друзьями, помня о том, что врагов надо держать в постоянном страхе, частенько побиваем металлистов-тевтонцев и панков-поляков. Это у нас уже в крови, в генах. Будь наша воля и приказ хана, мы бы без проблем и до хлюпиков-хиппи с голубыми летучими голландцами добрались. Ну ничего, хиппи пока ведут себя тихо. Не лезут, не задираются, как панки или тевтонцы. Не нападают на наших. А так мы и им бы дали по первое число. Покорили бы, до чертовой жопы, всю Европу. Оттаскали их бы, как баб, за длинные волосы. Ведь европейцы не умеют драться, а только песни победные сочиняют, да волосами, надо не надо, на концертах трясут.
А пока, поддаваясь зову крови, мы бьем доморощенных — бр-р-р! — маменькиных сынков. Но это тоже кайф. Каждый раз во время таких побоищ я представляю довольное лицо своего хана. Может быть, Чингиз-хана, а может быть, и Улу-Мухаммеда, а может, и Сартака, кровного брата князя Александра. Неужели я тоже теперь кровный брат того толстяка? Ведь я испачкал свои руки в его крови. Бр-р-р…
Посреди душной ночи я вскакиваю, с ужасом понимая, что пульсация звезды становится слабее. Я провожу ладонью по простыне. Она мокрая, так и есть, мой конь выбился из сил. Я запихиваю руку под матрац, словно сую ее в пасть своего коня. Так и есть, пена пуха. Мой конь вспенился. Пустил обильную слюну. Жалко. Жалко терять такого друга.
Ну, миленький, мы еще не доскакали до дома. Я сжимаю между коленями пуховое одеяло. Сжимаю крепко, изо всех сил. Начинает сводить судорогой ноги, я пришпориваю. Бесполезно. Мой конь обречен. Он умирает. Тогда я вгрызаюсь зубами в подушку, пытаясь перекусить жилы коню. Чтобы напоследок вдоволь напиться теплой сладкой крови утреннего сна. Бесполезно. Подушка очень жилистая. И я уже до рассвета не могу уснуть. Сижу и слушаю, как еле-еле пульсирует звезда. Как потихоньку она умирает.
