— Вот именно, — кричит она, вот дура, а потом открывает дверь и кидает мне блокнот с карандашом, — напиши о том, о чем пишут все: о предательстве и любви, о нежности и смерти.
Она говорит это и не видит: на моих глазах слезы. Она не видит, как плачет мужчина, который не плакал с двух лет.
И тут я слышу голос своего хана, что ревом барса прорывается сквозь толщи стен дождя и кирпича:
Если есть в степи еще кто-то, кроме меня, хана,
Если есть в степи кто-то, способный слышать и говорить,
Если есть ты, владеющий пером тростниковым или гусиным,
Напиши, как великий хан жил и был убит.
Напиши, как набросились на него тысячи врагов,
Как пустили они в него тысячи острых стрел и
Как направили они на него тысячи кобылиц быстрокрылых,
Но сражался хан, пока не оставили его силы.
И тогда накинула ночь на хана свое темное покрывало,
Спрятала от вражеских стрел его могучее тело.
Упала перед тысячами врагов ночь ниц,
Умоляя сжалиться, не трогать великого хана.
Но стали кони врагов топтать ночь.
Кони тех трусливых убийц, что боятся собственной тени,
Что при свете дня боятся открыть свои лица…
И вот уже не ливень за стеной, а испепеляющая сушь. Я с закрытыми глазами вижу, как прячется мой хан в бамбуковой роще, в тесной-тесной чаще. Там, в темной части моей души. Там, где не проползти, не проскользнуть даже сытому змею. А лишь змею голодному. Там, где бамбук колодками сдавливает шею моему хану, где голод камнем давит ему на живот.
Но кто спасет темный лес от львиного зева огня?
Кто спасет чащу от краснокрылого пепельного коня?
Кто спасет хана от врагов, подпаливших бамбуковую рощу,
Что затеяли хитрость и подлость против всесильного и могучего?
Кто, как не вода, сутью своей преданная искренне,
Как не ручей, дающий силы голубыми искрами?
И лег хан на дно прозрачной реки Онон, спасаясь от огня и дыма. Луна светила ярко, но еще ярче были факелы искавших хана убийц. Вот один из них уже ступает своим сапогом рядом с лучезарным серебряным лицом хана — отражением серебряной луны, что укрылась за тучей, спрятав свое отражение в воде.
Но недолго луна скрывалась за тучей. И факел врага выхватывает лицо хана из темноты вод подобно огненным вспышкам там, за стеной. Этому человеку, столкнувшемуся с моим ханом взглядом, ничего не стоит убить его из лука. Ведь каждый монгол умеет стрелять сквозь воду в тайменей несмотря на то, что рябая вода преломляет свет и искажает пространство.
И я здесь, лежа на дне ванны в воде, кожей чувствую ту опасность, что грозит моему хану. Ведь стрелы монгола подобны стрелам молнии там, за стеной, они так же остры и быстры.
