И все-таки Дурсун может оказаться права. По крайней мере, даже Игорь Петрович не смог определить, кому принадлежат таинственные следы, которые неожиданно увели их от палатки и заставили блуждать по барханам.
— Вы не спите, Игорь Петрович?
— Пытаюсь уснуть. А вы почему ворочаетесь?
— Я думаю.
— Полезное занятие. Но заниматься им лучше с утра, на; свежую голову. Тем более, завтра нам придется много думать… И как это, скажите, угораздило вас заблудиться? Мне еще простительно, я не здешний. А вы — абориген пустыни! — побежали за ящерицей и потеряли дорогу. Как же это, а?
— Какой я абориген… Я всего третий раз в экспедиции.
— Все равно вы местный житель. И ящериц всех должны знать.
— Черт бы ее побрал, эту ящерицу! — пробормотал Мергенов. — Не видел я и не слыхал о таких… Вы не обратили внимания — по отпечаткам похоже, будто пальцы животного кончаются не когтями, а копытцами?
— Обратил, да что толку! Копытца загадки не решают.
— Даже предположительно?
— Даже предположительно. В разные времена разные звери здесь обитали. Будь сейчас конец палеозоя, следы могли принадлежать, скажем, травоядному диноцефалу.[14] Хотя… у того должно быть пять пальцев, а не три. И все равно, при самой буйной фантазии, трудно предположить, чтобы сей уважаемый ящер добрел до нас живым через расстояние в двести пятьдесят миллионов лет.
— А кистеперая рыба?
— То — в океане. Там условия на протяжении геологических эпох сохраняли свою стабильность, а на поверхности планеты — совсем иное дело.
— Ну, Игорь Петрович, вы не справедливы к нашим пескам! Они, может быть, всего на какую-то десятую часть изучены. Кто знает, какие твари обитают в недоступных для человека местах.
— Все может быть, — согласился Игорь Петрович. — Ископаемые твари не только в недоступных местах живут.
Последней фразы Мергенов не понял. Деликатно помолчав, он спросил:
— Скажите, а эти диноцефалы, они очень, как бы это сказать… очень неприятные по внешности?
Игорь Петрович повозился в темноте, тихо булькнула вода в баклажке, и до Мергенова долетело сдержанное ругательство.
— Неприятно, коллега, что воды у нас с вами осталось с гулькин нос.
— Да вы пейте! Завтра отыщем либо воду, либо нашу палатку.
— Вы так думаете? Что ж, в ваши годы и я был оптимистом. Ломился бездорожьем и в природу, и в человека…
— А теперь?
— Теперь ваша очередь ломиться, а мне — со стороны посматривать.
Дорога сближает попутчиков. За какую-нибудь неделю трудного пути люди узнают и начинают понимать друг друга лучше, чем за годы обычного знакомства. В дороге человек весь на виду, полностью раскрываются все его достоинства и недостатки.
