— Уходим, мадам, — обратился к ней тот самый парень, что вытащил ее из машины. Но корреспондентка молчала, и тогда тот всмотрелся в глаза журналистки.
— Полковник! — окликнул Савва своего командира. — Она не идет.
Тот, уже сделавший несколько шагов вверх, вернулся, посмотрел на застывшее, с расширенными зрачками лицо женщины, и, подхватив ее на руки, начал подниматься вверх. Метров через сто они ступили под кроны деревьев, а еще через несколько шагов Ванесса слабым голос попросила: — Не надо, отпустите меня, полковник, я пойду сама.
Минут через двадцать они выбрались на вершину очередной возвышенности, и снова увидели лагерь миротворцев. Над ним по-прежнему висели несколько ромбов, но огонь они уже не вели, строения лагеря уже догорали, только бензохранилище бушевало с прежней силой. Не было видно фигур людей, и никто не вел по ромбам ответный огонь. А одиночные выстрелы и взрывы, явно доносились с горевшего оружейного склада.
Ванесса считала себя женщиной спортивной. В свои тридцать два года она ежедневно пробегала с утра по три километра, посещала фитнес-клуб, и тренажерный зал. Но этот ночной марш по горам утомил ее до изнеможения. Приходилось часами подниматься вверх, потом не меньше спускать вниз. Через три часа некоторые мышцы ног болели уже просто нестерпимо, до острой боли. Но обостренное женское самолюбие не давало ей показать эту боль её толи похитителям, толи невольным спасителем. Шагая рядом с полковником, она тихо беседовала с Зоричем.
— Я понимаю вас, для вас они враги, но мне жалко всех этих парней. Я знала их довольно долго, трое суток. На войне это много, вы ведь знаете. Трудно привыкнуть к такому финалу. Майор Джонс погиб геройски. Он был храбрец.
— Нет, — Зорич покачал головой, — он не храбрец, он глупец. Бросившись в бой очертя голову, он даже не выяснил, с кем имеет дело, не выслал вперед разведку. Так воевать нельзя.
В это время к Зоричу обратился парень, с большой армейской рацией на спине.
— Господин полковник, происходит что-то странное. На радиоволнах нет ни одной станции.
— Армейской? — спросил Душан.
— Никак нет. Нет ни одной станции, ни гражданской, ни военной. Вообще никакой.
Полковник остановился, посмотрел на радиста.
— Нет ни Би-би-си, ни «Европы», ни даже "Голоса Белграда", — продолжал радист. — Эфир пуст. Я не слышу ни одну радиостанцию мира. Нет Парижа, Лондона, Москвы — ничего нет.
И тут Ванесса впервые увидела на лице Зорича явно выраженное потрясение.
