Я ему объяснил, что он ошибается. У плавунчиков как раз наоборот: петушки серенькие, а курочки франтихи, ярко одеты. Далеко на севере, в тундре, весной курочки снесут в гнезда яйца – и до свидания! Улетают. Петушки одни на гнездах сидят, детей выводят, потом учат их, как жить. А курочки-франтихи все лето по всей нашей стране летают, путешествуют себе с места на место.
Сынишка мой говорит:
– Это просто какие-то птички шиворот-навыворот! А все-таки я их шибко залюбил, потому что они меня не боятся. Будто знают, что я их не трону и плохого им не сделаю. Хорошие они.
– Очень хорошие, – согласился я.
И вот раз утром прибегает мой сынишка домой с Камы. Он рыбу ходил удить на реку.
Прибегает и говорит:
– Смотрите, кого я принес.
Лезет себе за пазуху, вынимает оттуда живого плавунчика и пускает его на пол.
– Я, – говорит, – сидел на берегу с удочкой. Вдруг две вороны летят. Кричат, каркают. А впереди них, смотрю, какая-то маленькая птичка мчится. Вороны ее ловят, схватить хотят. Она из стороны в сторону бросается, кричит.
Увидела меня – и прямо ко мне. Примчалась – и в ноги мне. И сидит.
«Туик!» – говорит. Я сразу понял: «Защити меня», – просит.
Ну, я на ворон удочкой замахал, закричал. Они покружились, видят – со мной не справиться, и отлетели.
Я нагнулся, взял плавунчика в руки. Он и не думает улетать. Я удочку смотал – домой с ним. Вот он, – видите какой.
Плавунчик ходит себе по избе, нас ни чуточки не боится.
Думали мы, думали, – что с ним делать? Конечно, такая милая птичка – радость в доме. Но чем ее кормить? И ведь ей плавать надо. Держать дома трудно.
Решили выпустить.
В деревне-то, конечно, нельзя выпускать: тут кошки, собаки и те две вороны. Решили плавунчика отнести подальше.
Сынишка наклонился, взял его в руки.
Он ничего, – пожалуйста! Точно век с людьми в избе жил.
Пошли мы с сынишкой за околицу, через поле, в лес. В лесу, среди вырубки, знал я такую большую яму с водой. Тины там, корму всякого птичьего много было. Днем туда разные кулики прилетали – покормиться, а на ночь – утки.
На этой яме мой сынишка и выпустил плавунчика.
Плавунчик порхнул на воду, пискнул нам два раза – туик, уик! – вроде, значит, «спасибо» сказал, «до свиданья» – и как ни в чем не бывало принялся жуком кружить по воде, пить и есть.
Долго мы стояли с сынишкой, любовались им. Наконец, я говорю:
– Ну, пойдем. Мама давно уж, верно, нас с обедом ждет. А плавунчик забудет нас, улетит отсюда на Каму – к своей стайке. Птица вольная, – ей так хорошо.
