Любовь - бессловесная, ничем не скованная и прекрасная.
…Шериф Уиллер как раз собирался выйти из дома, когда в кухне зазвонил телефон. Он остановился на пороге, ожидая, пока Кора снимет трубку.
– Гарри, - услышал он ее голос, - ты уже ушел?
Он вернулся в кухню и взял трубку у нее из рук.
– Я слушаю.
– Гарри, это я, Том Полтер, - услышал он голос старого почтмейстера. - Ты знаешь, пришли эти письма.
– Очень хорошо, - ответил шериф и повесил трубку.
– Что, письма? - спросила его жена.
Уиллер кивнул.
– Ox, - прошептала она так тихо, что он едва расслышал. Двадцать минут спустя Уиллер уже входил в здание почты. Из-за деревянного барьера Полтер протянул ему три конверта.
– Швейцария, - сказал шериф, разглядывая штемпель. - А вот это из Стокгольма и Гейдельберга.
– Целая куча, - откликнулся Полтер. - Как всегда. Приходят в тридцатых числах каждого месяца.
– Очевидно, мы не имеем права их вскрывать? - спросил Уиллер.
– Я бы рад, Гарри. Но закон есть закон. Ты-то это знаешь. Я должен отправить их обратно нераспечатанными. Таковы правила.
– Ладно. - Уиллер вынул записную книжку и списал адреса отправителей. Затем он вернул конверты Полтеру.
– Спасибо.
Около двух часов дня шериф вернулся домой. Его жена сидела с Паулем наверху в гостиной. На лице мальчика застыло выражение замешательства. Страх перед ранящими душу звуками выражался на нем. Пауль сидел рядом с Корой на кушетке и, казалось, готов был расплакаться.
– О, Пауль! - говорила она в тот момент, когда Уиллер входил в комнату. Руки ее обвились вокруг дрожащего тела ребенка.
– В этом нет ничего страшного, милый.
Она увидела стоящего на пороге мужа.
– Что же они такое сделали с ним? - спросила она с тоской в голосе.
Он пожал плечами:
– Не знаю. Думаю, что ему все-таки придется пойти в школу.
– Но ведь мы не можем отпустить его в школу, пока он вот такой.
– Мы вообще не можем никуда его отпустить до тех пор, пока не выясним, в чем тут дело, - ответил Уиллер. - Сегодня вечером я напишу этим людям.
Наступило молчание, и мальчик вдруг явственно ощутил волну чувств, поднявшуюся в душе женщины. Он поднял голову и быстро взглянул в ее изменившееся лицо. Страдание. Он почувствовал, как нестерпимая боль льется из ее души, словно кровь из открывшейся раны.
И даже тогда, когда они все трое ужинали среди полного молчания, Пауль продолжал ощущать скорбь, идущую к нему от сидящей рядом женщины. Он отчетливо слышал ее безмолвные рыдания. Он сделал усилие, и внезапно перед его внутренним взором отпечатались черты другого мальчика. Потом это незнакомое лицо чуть дрогнуло, затуманилось и стерлось. Теперь он видел совсем другое лицо - его собственное. Словно они двое боролись за место в ее сердце. Все исчезло, как только она начала говорить. Как будто тяжелая глухая стена загородила увиденное.
