Глава 10. Незадавшийся вечер
Грома аплодисментов было не слыхать. Обычное дело. Все это вовсе не означало, что зал остался равнодушным к выкрутасам Родиона. В этом зале была странная акустика: реакции зрителей глушились где-то на подступах к сцене. Возможно, самая обожаемая звезда эстрады ушла бы разочарованной, не услышав привычной истерики фанатов.
Родион был безразличен к силе и продолжительности восторгов публики. Как всегда он творил с привычным и желанным ему злым удовольствием…
Родион чувствовал, что зал взбудоражен. Напряженная растерянность стала плавно нарастать с самого начала выступления, так что, возможно, кто-то и забыл в конце похлопать, не вполне еще осознав и переварив увиденное, но беды в этом не было.
В конце концов, разве можно остаться равнодушным к действительно необъяснимому? Это вам не голографические штучки знаменитого заморского мага. Пусть Родиона в отличие от его американского коллеги не сопровождает по жизни блондинка-суперманекенщица, пусть Родион не покушается на похищение Александрийской колонны на глазах у тысяч изумленных зрителей… Зато для его трюков не нужна заумная техника. Нужно только немного злости…
Родион встал около краешка занавеса. Со стороны могло показаться, что он напряженно слушает пустеющий зал. Но Родион прислушивался к себе.
Что-то не то, совсем не то, незнакомое, плохо переносимое ощущение…
Родион долго пытался определить, что же такое с ним происходит, пока, наконец, не решился признаться себе в том, что это всего-навсего страх. Противный, давящий, ни за что не отпускающий.
Родиону, как всегда, не хотелось давать повода для того, чтобы его заподозрили в неуравновешенности и паникерстве. Постоянно одергивая себя, Родион едва домучил выступление до конца, так никому и не сказав о своем недомогании. Да и некому было пожаловаться. Родион не решился попросить прощения за вчерашнее, и Страж до утра не показывался ему на глаза, а на рассвете после звонка своей пассии ушел из дома, не сказав куда и как надолго.
Теперь Родиону во всем виделась скрытая угроза, и в вызывающем поведении брата, и в незнакомой невыносимой усталости, и в ленивых вальяжных позах собственных охранников… Вечер дался ему чудовищным усилием: тонкий трикотажный свитер прилип к его пояснице, и волосы на висках намокли. Дискомфорт был настолько сильным, что хотелось прервать выступление, сбежать и забиться куда-нибудь в уютный уголок. После вчерашнего предупреждения козлобородого Марьяна это было оправданное желание.
