– Слава Иисусу, – поприветствовал Рейневан. – Ты оттуда? Из Гдземежа?
Бродяга поднял глаза, после чего вернулся к раздуванию.
– Здешние люди – куда подались? Может, знаешь? Корчмарь, Марчин Прахл с женой? Не знаешь случайно? Не слыхал?
Бродяга, как можно было сделать вывод из его реакции, либо не знал, либо не слышал, либо игнорировал Рейневана и его вопросы. Либо был глухим. Рейневан порылся в сумке, задумавшись, насколько может уменьшить свое скромное обеспечение. Краем глаза уловил какое-то движение.
Сбоку, под приземистым суком обвешенного сосульками дерева, сидел ребенок. Девочка, самое большее лет десяти, черная и худая, как тощая ворона. Глаза, которыми она в него вонзалась, тоже были вороньи: черные и как стекло неподвижные. Бродяга подул в жар, проворчал, поднялся, поднял руку, что-то пробормотал. Огонь с треском выстрелил из кучи хвороста. Девочкавороненок радостно отреагировала. Удивительным, свистящим и совсем нечеловеческим звуком.
– Йон Малевольт, – сказал громко, медленно и выразительно Рейневан, начиная понимать, кто перед ним. – Мамун Йон Малевольт. Не знаешь, где я мог бы его найти? У меня к нему дело, дело жизни и смерти… Я знаю его. Я его друг.
Бродяга поместил котелок на поставленных возле огня камнях. И поднял голову. Смотрел на Рейневана так, будто лишь сейчас отдал себе отчет в его присутствии. Глаза у него были пронзительные. Волчьи.
– где-то в этих лесах, – продолжал медленно Рейневан, – обитают две… Две женщины. Обладающие, хм-м… Обладающие Тайным Знанием. Я знаком с этими дамами, но не знаю дороги. Ты не соизволил бы мне ее показать?
Бродяга смотрел на него. По-волчьи.
– Нет, – сказал он наконец.
– Что – нет? Не знаешь или не хочешь?
– Нет – это нет, – сказала девочка-вороненок. С высоты, с верха стены. Рейневан понятия не имел, как она там оказалась, каким чудом могла туда попасть, причем незаметно, из-под дерева, где только что сидела.
– Нет – это нет, – повторила она с присвистом, втягивая голову в худые плечи. Рассыпавшиеся волосы падали ей на щеки.
– Нет – это нет, – повторил бродяга, поправив шапку.
– Почему?
– Потому. – Бродяга широким жестом показал на пепелища. – Потому что вы взбесились в своих злодействах. Потому что огонь и смерть перед вами, а после вас гарь и трупы. И вы еще осмеливаетесь задавать вопросы. Совета просить? О дороге расспрашивать? Друзьями называться?
– Друзьями называться? – повторил, как эхо, Вороненок.
– Что с того, – бродяга не отводил от Рейневана волчьего взгляда. – Что с того, что был ты тогда, как один из нас, на Гороховой горе? Это было когда-то. Сейчас ты, сейчас вы все преступлением и кровью заражены, как чумой. Не несите нам ваших болезней, держитесь подальше. Иди себе отсюда, человече. Иди себе.
