На суше и на море. Выпуск 4 (1963 г.) | страница 24
Десять лет я пробовал растить карликов, и ничего. Полный провал. “Альбрехт” рождал идиотов. Я отступил: оставил нетронутой голову и уменьшал тела. Я написал свою “Книгу пропорций” и проверил ее сначала на крысах, потом… И вот результат: эти ребята отлично соображают. Правда, иногда у них бывают обмороки, что-то с кровообращением коры головного мозга… слишком слабенькое сердце…
– Но ведь они люди,- одними губами прошептал я.
– Они трупы! Мы получаем их в больницах, где делают аборты ранее облученным женщинам. А потом их выращивает мой “Альбрехт”. И если бы не он, они бы вообще не существовали.
Он еще долго говорил о непревзойденном соотношении веса мозга к весу тела этих несчастных, об опытах по сокращению количества потребляемого ими воздуха, о шарнирных манжетах, поддерживающих головы, тяжесть которых не может выдержать тонкая шея…
Он говорил, и я слышал его слова, но они летели как-то мимо меня, не задевая сознания. Просто всем этим словам уже не было места в моем мозгу, переполненном невыразимым кошмаром. Что-то подобное я испытывал в детстве, когда был тяжело болен и в бреду падал в какие-то бездонные раскаленные пропасти; падал один, маленький и брошенный всеми. Тогда я плакал, кричал в бреду, и мама успокаивала меня, гладя по голове… Может быть, и теперь надо просто закричать на этого человека, человека, который не может говорить того, что он говорил. Он, друг моего отца… Если бы был жив отец!… Отца убили, убили в секретном лагере… А может быть, и отец?… Это ужасно, все ужасно… Крошечные мыши, которых фон Вальден воспевал стихами Гёте, мечты о людях с ультразвуковыми ушами, шпионаж Марты, бессмертные полотна Дюрера и эта страшная машина, которую он назвал именем великого художника… Я вдруг отчетливо вспомнил автопортрет Альбрехта Дюрера и выражение его глаз. Они пристально смотрели на меня, смотрели в мои зрачки, вопрошая и требуя…
Последующие события становятся известными из материалов специальной комиссии, начавшей свою работу 5 ноября, двумя днями позже последней записи в дневнике Шлезингера.
Курт сдавал дела в лаборатории корпуса N. Гуго Брике утверждает, что, выходя из лаборатории, он видел фон Вальдена, который сидел за столом, просматривая новые графики Шлезингера по крысам-головастикам. Шлезингер стоял у окна, глядя на шефа. Кроме них, в комнате никого не было. Буквально через минуту после того, как Боцке вышел из лаборатории, Марта, находившаяся в соседнем помещении, услышала пронзительный крик. Вбежав в лабораторию, она увидела распахнутую дверцу клетки и фон Валъдена, который, прикрыв лицо локтем левой руки, пытался правой ударить пресс-папье кидающегося на него Ганса. Лапы гигантского муравья скользили по кафельному полу, и он никак не мог дотянуться до лица фон Валъдена. Шлезингер рассказал, что Марта на миг, остолбенела, затем, выхватив откуда-то из-под халата маленький браунинг, выстрелила в упор в глянцевитую голову Ганса. Но за секунду до этого синевато-черные, как вороненая, сталь, челюсти муравья с хрустом вонзились в аккуратно подстриженный затылок шефа.
