Создается впечатление, что концепция Р. А. Медведева порождена не объективным анализом исторических фактов, а продиктована стремлением в своей критике Сталина не слишком отклоняться от официоза. За свое стремление разоблачить Сталина и реабилитировать Бухарина Медведев платит вполне ортодоксальным поношением Троцкого. Он знает, что на протяжении более чем пятидесяти лет нет более проклинаемого официозом имени, чем имя Троцкого, и что нет большего «табу» в нашем обществе, чем положительное упоминание этого имени (за последние годы к нему, правда, прибавилось имя Солженицына). Поэтому путем всяких натяжек и повторения вымыслов Сталина и сталинистов Медведев пытается изобразить Л. Д. Троцкого антиленинцем.
Не лишены интереса содержащиеся в той же статье Р. А. Медведева рассказ о том, как Сталин сделался единоличным руководителем партии, и его оценка личности Сталина. Особенно интересны здесь цитаты.
«Троцкий, — пишет Р. А. Медведев, — однажды сказал о Сталине в кругу своих единомышленников, как о «самой выдающейся посредственности в нашей партии». Эта формула потом часто повторялась в кругах оппозиции, хотя подобная характеристика была не только неточной, но и не могла никак объяснить последующего возвышения Сталина. Троцкий и сам позднее понимал это, когда пытался объяснить, каким образом Сталину удалось одержать верх в ожесточенной борьбе за власть и влияние в партии над всеми соперниками. Исходя из своей крайне односторонней и потому ошибочной теории термидора, Троцкий пытался объяснить победу Сталина сложившимися в стране и в мире условиями спада революционной ситуации.
В одной из своих заметок Троцкий писал:
«В 1923 или в 1924 году И. Н. Смирнов, расстрелянный позже вместе с Зиновьевым и Каменевым, возражал мне в частной беседе:
— Сталин — кандидат в диктаторы? — говорил Смирнов. — Да ведь это совсем серый и ничтожный человек.
— Серый — да, ничтожный — нет, — отвечал Троцкий Смирнову».
«На ту же тему, — продолжал Троцкий, — были у меня два с лишним года спустя споры с Каменевым, который вопреки очевидности утверждал, что Сталин — «вождь уездного масштаба». В этой саркастической характеристике была, конечно, частица правды, но только частица. Такие свойства интеллекта, как хитрость, вероломство, способность играть на низших свойствах человеческой натуры, развиты у Сталина необычайно, и при сильном характере представляют могущественное орудие в борьбе, конечно, не во всякой. Освободительной борьбе масс нужны другие качества, но где дело идет об отборе привилегированных, об их сплочении духом касты, об обессилении и дисциплинировании масс, такие качества Сталина поистине неоценимы… И все же взятый в целом Сталин останется посредственностью. Он не способен ни к обобщению, ни к предвидению. Его ум лишен не только блеска и полета, но даже способности к логическому мышлению. Каждая фраза его речи преследует какую-нибудь практическую цель; но речь в целом никогда не поднимается до логического построения. В этой слабости — сила Сталина. Бывают исторические задачи, разрешить которые можно только отказавшись от обобщений; бывают эпохи, когда обобщения и предвидения исключают непосредственные успехи. Это эпохи сползания, снижения, реакции».
