Она уселась в неуклюжее дубовое кресло и стала смотреть поверх балконов «Лебедя» вдаль, на причудливо украшенную лесом линию горизонта, где медленно прогорал закат Тернера, постепенно тускнеющий в сумерках, тронутый тут и там огнем, словно всполохом тлеющих угольков.
— Нет! — сказал принц, на лице которого отражалось несказанное блаженство. — Вы еще не совсем поняли. Фозия, вы сидите в Его кресле, в собственном кресле Тернера, которое он завещал этой церкви! Он сидел именно на этом месте, изучал световые эффекты, бог знает, сколько лет… И теперь в этом кресле — вы…
Волнение душило его. Она здесь, в кресле Мастера — это было то самое место, откуда он начал великое странствие к своей сути. Это грандиозное интеллектуальное приключение — попытка стать самим собой! Его пальцы нащупали в кармане дорогое обручальное кольцо, — он заказал его в Нубии. Принц надел кольцо ей на палец, и она молча, опустив голову, тихонько потянула носом, наверное, чтобы не расплакаться. Он мгновенно почувствовал себя победителем.
— Конечно же «да»? — спросил он, не сомневаясь в ответе.
И она, его сизая голубка, проворковала:
— Конечно, «да». Ну, конечно же…
Он уселся на ступеньку у ее ног, и они стали ждать, когда на землю спустится темнота, робко держась за руки, не смея вымолвить ни слова, онемевшие от счастья. Даже когда настало время ставить священное кресло возле кафедры в темной церкви и класть ключи в «дырку», они продолжали безмолвствовать, боясь нарушить всю полноту гармонии, воплощенной в этих минутах. Ей казалось, будто заветное кольцо весит целую тонну.
Потом они медленно, не торопясь, ехали домой, и уже приближаясь к Кенсингтону, она вспомнила про шаль и обрадовалась, что захватила ее с собой. Все содержимое корзинки с ярлычком «Человеческое Счастье» просыпалось с весеннего неба на их головы. Все так же молча, он проводил ее до дверей, а потом, отпустив карету, пешком отправился через весь Лондон к своему дому. У него было такое чувство, будто им с Фозией посчастливилось увидеть комету, осиянную шлейфом вдохновения художника.
…Оттуда, подумал принц, прислушиваясь к мерному стуку колес о стыки рельсов, всё и пошло, их брак стал предметом зависти менее удачливых друзей. Она попросила совсем еще молодого Фарука быть посаженным отцом — ее отец умер, родственников-мужчин не было, и она имела право воспользоваться его помощью, ибо Фаруку вскоре предстояло стать королем. Надо сказать, Фарук великолепно справился с этой ролью, покорив всех своей юной газельей красотой и великосветской обходительностью. До чего же он переменился, думал принц Хассад, гася сигарету. Ленивый, как гусеница, то впадает в ярость, то обливается слезами… Ну и судьба! А начало его правления можно было сравнить с дебютом Нерона, так великолепно все складывалось; он получил в руки власть и был еще полон идеалов. Принц тяжко вздохнул, когда теперешний образ короля сменил образ прежнего обворожительного юноши в его воображении.
