– Су, посмотри вокруг. Кого-нибудь видишь?
– Никого. Мы одни.
И на том спасибо.
В некотором обалдении рассматриваем мир вокруг. Су замечает с нечаянной банальностью, что небо, оказывается, синее, а трава зеленая.
Потащились вдоль насыпи по тонкой тропинке. Когда тропинка исчезла, пошли по шпалам. Через полчаса голова заболела, накатила одуряющая сонливость. Су поинтересовалсь, куда мы идем.
– Давай расуждать логически, – язык мой заплетается, но с логикой все в порядке, – мы идем по направлению движения поезда. Так?
– Ну так. А куда?
– Остановок больших не было, значит, скоро будет Бологое. Мы идем в Бологое.
– А на фиг мы идем в Бологое? И потом, хочу тебя предупредить. Рельсы – это страшная вещь, если по ним не ездить, а идти. Можно вот так идти, идти и никуда никогда не прийти…
– Не мешай. От Бологого надо добраться до этого города, ну как его? Задульня? Умыльня? Где вообще писал Левитан? Где живет дура тетя Феня?
– Странно, – замечает Су, она плетется сзади, – у тебя это название ассоциируется со словом «мыть», а у меня с церковью.
– С какой церковью?
– Беленькой такой, маленькой, с красной оградой и небольшим кладбищем. Все могилы заросли травой… Даже если мы туда придем, как мы найдем эту Феню? Глупо все.
– Станция впереди! – Я показываю рукой.
– Это, наверное, Поповка…
– Какая еще Поповка?
– «Это что за остановка? Бологое иль Поповка? А с перрона говорят…»
– Ты в порядке? – у меня даже нет сил повернуться назад.
Станция была Бологое, перрон грязный, везде – бродячие собаки, запахи отвратительные, название маленького городка мы нашли в расписании автобусов. Умольня. Но автобус, на котором мы поехали через полтора часа, сломался по дороге, мы ловили попутки, и нас подобрал грузовик. Забираясь в высоченную кабину, Су пролепетала: «Нам к тете Фене» – и мгновенно заснула, усевшись на промасленную спецовку водителя. Сильно трясло: свернули на проселочную дорогу. Я пыталась подремать, но шофер свистел без конца то одну мелодию, то другую и спрашивал: «Ну, и какая это песня?» И вдруг закричал страшным голосом: «Тетя Феня, принимай гостей!», я дернулась и с ужасом уставилась на:
маленькую белую церковь,
красную ограду вокруг нее,
кресты за оградой в траве.
А в это самое время, вернее, в семь часов девять минут утра, хирург Менцель, выпив третью чашечку кофе, поинтересовался, все ли готово к вскрытию, для чего позвонил в морг. Услыхав в ответ невнятное бормотание, ругнулся про себя. Не то чтобы перспектива совершенно пьяного с раннего утра санитара его как-то особенно удручала, да если бы не ожидаемый приход человека из Комитета, Менцель и сам бы принял граммов пятьдесят для повышения давления. Просто утомление после ночного дежурства давало о себе знать, хотелось стабильности и покоя. Спустившись в морг, хирург, к своему удивлению, обнаружил дежурного санитара, хоть и изрядно пьяного, но сидящего за столом и пьющего чай с кем-то из больных. Человек этот был в странном балахоне и стыдливо засовывал под стул замерзшие ступни.
