– Нет, – изо всех сил замотал головой инспектор, – нет, что вы!
– Без презерватива! – повысила голос женщина. – Не люблю.
Инспектор только пожал плечами.
– Я стану у окна вот так, и буду смотреть на все, что мы проезжаем, – женщина прошла к окну, потеревшись об него своим телом, слегка расставила ноги и подняла подол платья вверх до пояса. – А вы устраивайтесь, как вам удобно. – Она положила руки на опущенное окно, на руки положила подбородок и выпятила совершенно умопомрачительную попку в черных кружевах пояса и чулок. Инспектор, очнувшись, расстегивал молнию на брюках, потом стоял сзади, боясь к ней прикоснуться.
– Можно, я вас поцелую? – прошептал он в душистые волосы.
– Потом. Поляна в березах. Ручей с камнями, вода чистая. На той стороне поляны пасется лошадь. С жеребенком! – вскрикнула она и чуть подпрыгнула, – Какой хорошенький! Велосипедист едет по дороге, за ним бежит маленькая собака, у велосипедиста рюкзак на спине и авоська с банкой на руле. Начались дома. Женщина в огороде, белье на веревке, под навесом стоит машина, грузовик. Мотоцикл, куча песка. Дети сидят возле кучи. Двое мальчиков и девочка… Не входите, постойте так… – инспектор замер, соединенный с женщиной. Она опустила голову, растрепавшиеся волосы взметались на ветру и иногда бросались к его лицу прохладным пламенем.
– Вы плачете? – спросил инспектор, почувствовав, как тело в его руках напряглось и вздрагивает. Странно, но его это возбуждало.
– Колодец, – женщина подняла голову и сглотнула слезы, – раз, два, три, четыре, пять шесть.. Шесть коз, один козел и три козленка. Четыре козленка! Старик с палкой везет тележку. На дерево залезла кошка, дети стоят внизу и зовут ее. Мужчина в панаме красит крышу. Его женщина полощет белье во дворе…
Инспектор закрыл глаза. Все это время они ехали по совершенно пустой степи, очерченной кое-где по горизонту далекими посадками деревьев или терриконами.
Через полтора часа женщина разделась вся, постепенно – с каждым нахлестнувшим приступом страсти – снимая с себя по очереди: платье, бюстгальтер, пояс, чулки. Все это выбрасывалось в окно с маниакальностью жертвоприношения. Когда снимать было больше нечего, в дверь постучали. Проводница поставила в вагон чемодан, подтолкнула его ногой и поместила еще сумку.
– Я так понимаю, – сказала она, невидимая женщине, которую инспектор судорожно прикрывал своим пиджаком, – что теперь это можно поместить к вам в купе.
Голая женщина опустила стол и расставила на нем бутылки, пакеты и два стакана. Она заложила себе между ног накрахмаленное казенное полотенце, а инспектор ушел в туалет мыться.
