– А голова? – почти ласково спрашивает старик. – Голова? Где ты взял эту голову?!
– Тоже отломал. – Я опускаю глаза. Мне стыдно. – Прости, Кукольник.
– А где все остальное? – не унимается старик. – Куда ты дел тело?
– Тело? – Я не понимаю.
– Ну да, тело! Тело без рук и головы?!
– Кукольник, ты что?
– А позвольте спросить вас, милейший, – ехидно скалится старик, – откуда у вас эти царапины на руках и на лице?
Я смотрю на свои руки. Кое-где кожа содрана, как будто по ней провели куском сахара.
– Это от песка. Я не рассчитал и слишком уменьшился, трудно было пробираться в песке.
Кто-то сзади помогает подняться и заводит мои руки назад, защелкнув на них наручники. Смешно.
– А может, обойдемся без наручников? – суетится старик. – Вы гляньте, какие запястья тонкие! Ему их снять – раз плюнуть, и перед соседями в подъезде стыдно: четверо мужиков ведут ребенка, да в наручниках!
Я легко вынимаю кисти рук из металлических захватов и протягиваю наручники человеку сзади. Он отшатывается.
На лестничной клетке стоят люди, жадно обшаривая меня глазами.
– Да чем же он голову отрезал? – шепотом спрашивает женщина. – Маленький такой?!
– Да что голову, что голову! – объясняет ей мужчина с лестницы вверх. – Ты попробуй руки так отсеки, не у суставов!
Некоторые крестятся. Этот жест… Мне опять становится смешно. Они автоматически прикладывают к некоторым частям своего тела пальцы щепоткой, вряд ли понимая, что это означает. Я не хочу выходить на улицу, поэтому, пройдя несколько пролетов лестницы, прыгаю на старика, который идет впереди, мы падаем, катимся по ступенькам. Не стоило бы так делать. Я слышу, как вскрикивает Кукольник от каждого удара, но мне так хочется отомстить!
Мы сидим у огня. Аспасия следит за лепешками внутри круглой глиняной печи.
– Злоба отвратительна, – говорит Кукольник, прикладывая примочки к лицу.
– Видел бы ты себя в костюме. В брюках, рубашке, в растоптанных туфлях! С бородой!
– Все там будем, – вздыхает Кукольник. – Ты один имеешь право выбора. И что, сразу мордой о ступеньки?!
– А я думаю… – поворачивается к нам лицом присевшая у печи Аспасия, но Кукольник перебивает:
– Молчи, женщина! Никто не сравнится с тобой в мудрости. Поэтому закрой рот. Иди к Сократу, ему дари свои мысли. А мальчику рано еще слушать тебя. Он должен все узнать сам.
– Лепешки готовы, – говорит Аспасия.
– Вот это дело, – кивает Кукольник. – Говори о лепешках, о травах, смени мне, кстати, настой. – Он бросает на пол мокрую тряпочку, которой делал примочки, вытирает руку о подол и поудобней укладывается, растопырив пальцы на ногах. Аспасия подмигивает мне и щекочет между расставленными пальцами перышком. Кукольник стонет от удовольствия.
