– Интересно, – сказала Марина. – На Жемчужине они тоже были, интересовались планетологическими исследованиями.
– Вот и выход, – сказал Панарин. – Попрошу у них святой воды, или как там она называется, и буду защищаться от одной симпатичной ведьмы.
– Не поможет.
– А что помогает? Серебряные пули?
– Серебряные пули – против колдунов и оборотней, – авторитетно объяснила Марина. – Что касается ведьм – так я тебе и сказала…
В дверь негромко постучали. Панарин нажал клавишу, зажигавшую снаружи зеленую лампочку.
Вошли Станчев, Барабаш и Холл. Они неправильно вошли. Им следовало ввалиться гурьбой, толкаясь и мешая друг другу в дверях, они должны были трясти ему руку, хлопать по спине, громогласно поздравлять, просить быть милостивым к холопам своим верным и намекать, что это дело нужно отпраздновать соответственно – не каждый день свой брат выбивается в начальство, к тому же еще и командорский знак не отмечен как полагается. Непременно так и вели бы себя весельчаки, отличные парни Дракон, Барабан и Астроном, он же Звездочет – кличка эта досталась Холлу как однофамильцу известного астронома прошлого. Так они и вели бы себя, если бы… если бы все было нормально.
А они вошли гуськом, молча, с официальными лицами, сдержанно поздоровались, остановились в отдалении от стола, насколько позволяли размеры кабинета, и каждый держал в руке вчетверо сложенный лист бумаги…
Панарин медленно поднялся, чувствуя противный зуд в сердце.
– Здорово, ребята, – сказал он, еще не веря. – Садитесь, что вы…
Как по команде, они развернули свои листки и почти синхронно положили на стол перед Панариным. Он взглянул на ближайший, станчевский, в глаза бросилось: «…прошу освободить…..по собственному желанию…» и размашистый росчерк Кедрина «Утверждаю». Так плохо ему еще никогда не было.
– Согласно уставу, требуется и твоя подпись, – сказал Станчев. Глаза у него смотрели строго в одну точку, куда-то над головой Панарина, словно любой взгляд куда-нибудь в сторону причинил бы физическую боль.
Марина встала. Краем глаза Панарин видел, что она выдвинула из камеры синий шарик на блестящем стержне, фасеточный, как глаз пчелы, панорамный объектив. Хотелось выбросить камеру в окно и выставить за дверь ее хозяйку – она не имела права это видеть и слышать, не то что снимать, потому что по строгим законам профессиональной этики это было чисто внутреннее дело. Но только по законам профессиональной этики – по всем остальным она имела право снимать, и тем не менее… Хотелось выругаться и заплакать – ведь это были Дракон, Барабан и Звездочет, столько лет вместе, а со Станчевым и три года на одном курсе, в одной группе. Хотелось трахнуть кулаком по столу и заорать: «Вы что, белены объелись?»
