Калинникова осторожно переложила темно-русую голову внука со своих колен на пушистый плед, покрывающий диван, и как-то крадучись, словно бы с опаской, подступила к столу. Поджав от старания губы, окинула вещи пристальным взором.
– Уж и не знаю, что вам сказать, – наконец вымолвила она покаянно. – Вроде бы все как всегда, не знаю я, чего недостает. А лишнее – есть. Кассета эта… Риммочка кассеты вон в том шкафчике держала. А эту Славик из видеомагнитофона вытащил, выключил его. Помните, я вам рассказывала, как он порядок начал наводить, когда мы сюда пришли и Риммочку мертвую нашли? Ну вот, он тут хозяйничал, а я стояла как в столбняке. Наконец пришла в себя, на Славика шикнула, чтоб ничего не трогал, кинулась к телефону, милицию стала вызывать… С тех пор так все и есть, как было на столе. Убрать на место? – И она протянула руку к кассете.
– Погодите, – остановил ее Бергер. Взял коробочку с яркой наклейкой. Отважное лицо Харрисона Форда, силуэт красивой печальной женщины вдали. Так, «Свидетель». Старый, но очень хороший боевик, Бергер его любил. Значит, и Римме Тихоновой этот фильм нравился, если она смотрела его в последние минуты жизни. Нет, что за чушь, ничего это не значит, она же не знала, что эти минуты станут для нее последними, что ее убьют.
Жаль, что включен в эту минуту был видеомагнитофон, а не видеокамера! К примеру, она бы что-то снимала и оставила камеру включенной, и та совершенно случайно запечатлела бы лицо убийцы в момент совершения преступления…
Да-да-да! Такое только в кино бывает! И то лишь в самом плохом. Лицо убийцы, ишь чего захотел!
Он уже протянул коробку Калинниковой, чтобы та ее и в самом деле убрала, как вдруг увидел, что на наклейке на самой кассете что-то мелко, неразборчиво написано карандашом. Вгляделся пристальнее: «Барбарис».
Что за «Барбарис» такой? Фильм новый, о котором Бергер даже не слышал? Ну сейчас столько всяких киношек выходит, за всеми не уследишь, тем паче с его безумной работой.
Сдержать любопытства Бергер не мог. Он вставил кассету в видеомагнитофон и включил его.
… – Да говорил я вам, что столов слишком много! Не только танцпола практически нет, но и когда певица стоит вот здесь, на краю сцены, кажется, что она вот-вот свалится на столик.
– Не свалится. Иришка, правда, не свалишься?
– Ну я постараюсь, если мальчики не столкнут.
Этими полусердитыми-полушутливыми репликами обменивались какие-то люди, лица которых то резко освещались разноцветными блуждающими бликами, то разрывались на части стробоскопами, то вновь тонули во тьме. Высокая девушка в чисто условной, мерцающей блестками одежонке моталась по сцене, тиская в руках микрофон и будто мечтая от него поскорее избавиться. На заднем плане топтались два красивых подтанцовщика, с интересом вслушиваясь в спор.
