В то утро меня разбудил пронзительный лай прямо под окнами. Я где-то читал, что собачий лай входит в пятерку самых раздражающих звуков, опережая даже скрип мела по грифельной доске, в данном же случае налицо была попытка побить все рекорды. Я выглянул в окно.
Открывшаяся картина носила отпечаток нездорового гротеска. Окно моей спальни на втором этаже выходило во двор, за ним начинался огород госпожи Феликс. Разделял их невысокий кирпичный забор, увитый сухим плющом, – эта граница и послужила сценой. Актеров было всего двое: смотритель маяка Густав Гаспар и Лобо, старый пудель госпожи Феликс, но их вполне хватило, чтобы разыграть самый нелепый фарс из тех, что мне доводилось видеть.
Собака срывалась на визг. Сознаюсь, при всей моей любви к животным, Лобо не вызывал у меня симпатии: грязное, неопрятное и чертовски склочное создание, упивающееся собственной безнаказанностью. У бедняги был паралич задних лап, и передвигался он – надо признать, с поразительной ловкостью – на плетеной тележке с колесами от детского велосипеда. Сейчас он с торжествующим видом возвышался над своей добычей – ботинком Густава.
Самого хозяина обуви я заметил не сразу. Сначала я увидел ноги, торчащие над забором подобно беспокойной букве «V». На ветру трепыхался полосатый носок. Присмотревшись, я сообразил, что Густав свесился с забора вниз головой в лучших традициях Белого Рыцаря. Одной рукой он опирался о землю, в другой сжимал корявый сук, которым пытался подцепить ботинок. Пестрая гавайская рубашка сползла чуть ли не до подмышек. Лобо, прекрасно сознавая свое превосходство, держался вне досягаемости палки и явно издевался. Стараясь перехватить обувь и рискуя свернуть себе шею, несчастный смотритель извивался словно угорь, благо сам был длинным и тощим.
Развязка наступила внезапно. Густав вытянулся и исхитрился воткнуть сук между спицами. Собаки, насколько я помню, лишены мимических мышц, однако на морде у Лобо появилось выражение крайнего недоумения. Густав неторопливо слез с забора и поднял ботинок.
Именно тогда выяснилось, что я был не единственным свидетелем этой сцены. В доме госпожи Феликс распахнулось окно и в темном проеме возникло перекошенное от злобы лицо хозяйки. Я чужд предрассудков, но верю в то, что ведьмы существуют. И госпожа Феликс – одна из них.
На смотрителя обрушился такой поток брани, что тот поспешил ретироваться. Он перемахнул через забор, что-то поднял с земли и заковылял к моему дому. Госпожа Феликс не унималась: если бы ей хватило сил, в смотрителя полетели бы тарелки и цветочные горшки или, если хотите, жабы и змеи.
